Bang-bang

На этот раз она в светло-голубых джинсах и черной рубашке навыпуск. Ногти на руках — цвет «ночная волна», на ногах — цвет «вишневая иллюзия». Когда живешь один, не заглядывая в будущее, начинаешь читать и про лак для ногтей.

Она спрашивает:

— Кофе?

Все помнят? Кофе у нее дрянной. Но я говорю:

— Да, пожалуй. Хотя… У вас нет чего-нибудь покрепче?

— Я не пью.

— Тогда кофе.

Передо мной тот же карп с пятном на плавнике. И то же чувство человека, забравшегося в чистую постель в грязных ботинках. И неловкость, и чувство вины и удовлетворение оттого, что наплевал и на то, и на другое.

— Вы плохо выглядите, — говорит она, входя в комнату со своим дурацким подносом. Все, что ее окружает, — полнейшая безвкусица. Когда ее нет в комнате, хочется стереть этот пошлейший интерьер, как написанное на классной доске неприличное слово. Оставить только стены и пол. Но стоит хозяйке войти, все обретает гармонию. Не знаю, как такое может быть. Но уверен — если бы комната была сделана с большим вкусом, в ней невозможно было бы находиться одновременно с хозяйкой. Об этом я думаю, глядя на карпа. На карпа я пялюсь, чтобы не смотреть на нее.

— Вы плохо выглядите, — повторяет она, ставя передо мной дымящуюся чашку.

Кофе стал еще хуже.

— Мало спал последнее время. Охота за маньяками — хлопотная штука.

Она делает вид, что слишком поглощена своими мыслями. Сидит, поджав под себя одну ногу, и задумчиво смотрит в окно. В застывшей руке — мельхиоровая чашка, от которой поднимается белое облачко пара.

Она настолько красива, что я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не заговорить об этом. Я жую щеку, ощущая во рту привкус крови, и тонкие волоконца искусанной плоти щекочут мне язык.

Чтобы отвлечься, я начинаю свою молитву.

С тех пор, как на Земле появились люди, родилось более 78 миллиардов человек. Человеческий мозг на 85 % состоит из воды. Джек-Потрошитель совершал преступления исключительно по выходным. У Мэрилин Монро было шесть пальцев на ноге.

— Вам никогда не приходило в голову, что, может быть, многое из того, что нам кажется неправильным, на самом деле есть просто что-то принципиально новое? То, до чего наша логика еще не доросла? — говорит она и отпивает из чашки. — Не только логика, конечно, но и мораль… Мораль ведь тоже эволюционирует. Прогрессирует. Не так быстро, как техническое развитие, но все же. И еще — может быть, наше развитие в плане науки настолько обогнало развитие нравственности, что без хирургического вмешательства уже не обойтись. Не приходило вам в голову, что все наши «хорошо» и «плохо», «добродетельно» и «недобродетельно» надо удалить, как, скажем, аппендицит?

— Это он вам наговорил? — я пытаюсь отгрызать одно волоконце за другим. Не так-то просто. Они, как резиновые.

— Ну или, к примеру, отрезать, как недоразвитую конечность, чтобы потом привить новую, полноценную, которая сможет нормально функционировать, принося пользу всему организму. Не находите, что в этой идее что-то есть?

Она по-прежнему смотрит в окно, и я незаметно сплевываю окровавленный комочек своей слизистой.

— Да много с чем можно сравнить… Нет, правда… Ценности и нормы этики, которыми руководствовались крестьяне, не умевшие даже читать, определяют наше поведение до сих пор, спустя сотни лет бешеного прогресса. Тебе не кажется это неправильным?

Еще один комочек слизистой отправляется на натертый до блеска пол.

— Конечно, некоторые установки меняются. Но гораздо медленнее, чем меняется общество. Может быть, поэтому раньше люди были счастливее. Они жили в гармонии…

Она смотрит, как я пытаюсь откусить очередную ниточку собственной плоти. Лицо у меня перекошено.

— На самом деле, я понятия не имею, что правильно, а что нет. Просто привожу еще одну точку зрения. А ты можешь мне сказать, что действительно не подлежит сомнению? Что-нибудь такое, в чем ты уверен полностью? За что мог бы отдать жизнь? Есть у тебя хоть что-нибудь, во что ты по-настоящему веришь?

Я пожимаю плечами. Моя щека измочалена изнутри. Я провожу по ней языком, она похожа на пористую губку. Спрашиваю:

— К чему ты мне все это говоришь?

И тут в кармане начинает вибрировать и подавать SOS телефон. Я едва не прикусываю язык. Разрывая подкладку, пытаюсь вытащить телефон. Антеннка цепляется за край кармана, телефон бьется у меня в руке, как маленький электрический скат. Муцуми снова отворачивается к окну. Наконец, я раскрываю коробочку и подношу к уху.

— Как дела? — спрашивает мой приятель-маньяк.

— Не то чтобы очень, — говорю я, чувствуя, как мышцы спины превращаются в камень.

— Подумал над моей загадкой? У тебя есть ответ?

— Нет, — говорю я.

— Странно… Она ведь совсем простая. Ну да ладно, может быть, я тебе помогу.

— Да чего ты хочешь от меня?! Чего ты добиваешься своими звонками, чертов псих?!

Краем глаза замечаю, как вздрагивают плечи Муцуми.

— Не кричи, я прекрасно тебя слышу.