Bang

— Я в курсе, о чем мы говорим, Пик. Я живу в этой игре четыре года. Я делю постель с сукиным сыном, — выплевываю я. Пик раздраженно проводит рукой по волосам и говорит, тяжело дыша:

— Я знаю. Боже, знаю. Просто прошло так много времени. Ты просто отчасти уже привыкла к той жизни, которую ведешь, так?

— Да, — тихо говорю я. — Я понимаю. Для меня все по-прежнему, но думаю, я немного более встревожена, чем ты, принимая во внимание мою роль. Но я чувствую, что это, наконец, произойдет. Исполнится то, чего мы так долго хотели, правильно?

— Я обещаю, что сделаю что угодно, чтобы улучшить твою жизнь. Я не изменил мнение. Тот ублюдок заплатит за то, что сделал с твоей жизнью.

Киваю, моя улыбка становится шире от мысли, что Беннетт получит по заслугам за все дерьмо, что случилось со мной. За смерть моего отца, за все беды, которые случились по вине его и его родителей. Я буду упиваться тем, что останется после него — властью и деньгами. Разрушение жизни Деклана по пути к моему спасению — это неизбежность, если мы с Пиком хотим оставаться чистенькими. Итак, мы двигаемся дальше по плану. Мы ждали этого момента годы. Весь вечер мы обговариваем детали и решаем, что я вернусь через несколько дней, когда Беннетт отправится в Дубай. После разговора Пик очищает меня, и затем я возвращаюсь на дорогу. Назад за своим возмездием.

После встречи с мистером Бернстайном из журнала «Чикаго», я работаю над отрывком статьи, которую они хотят опубликовать в следующем месяце в февральском номере. Журнал пишет о нескольких «Важных» парах в честь Дня святого Валентина и хочет поставить нас с Беннеттом на первый план, поэтому дал мне самой написать эту часть. Мне приказали написать о том, как мы поддерживаем «искру» и помогаем разным благотворительным организациям. Беннетт казался таким взволнованным, когда пару часов назад я позвонила ему и рассказала детали статьи и о встрече с мистером Бернстайном и редактором, которого мне назначили.

Когда я заканчиваю с работой, то начинаю собираться. Деклан, наконец, написал мне после двадцатичетырехчасовой тишины. Меня не удивило, что он больше не мог ждать. Сообщение было коротким, только суть, и я согласилась приехать к нему. Хотя я переживаю по поводу секса с Декланом, я пытаюсь сфокусироваться на иных вещах, но это по-прежнему пленит мой разум. Одевшись, я выхожу и еду к нему. Когда лифт открывается, он улыбается и делает шаг ко мне, протягивая ключ-карту.

— Вот, — говорит он.

— Для чего это?

— Чтобы спасти меня от напряга спускаться вниз и забирать тебя каждый раз, как ты приезжаешь. Бери.

Кокетливо улыбаясь, говорю:

— Итак, значит я «напряг»?

— Ты? Нет.

Когда мы заходим в лифт, он встает передо мной, толкает к зеркальной стене и целует. Он кладет руки мне на шею, контролируя каждое движение поцелуя, пока его язык раскрывает мои губы, чтобы он мог получить больше. Наши тела прижимаются друг к другу, и его тепло согревает меня, и когда он отстраняется, я чувствую себя немного возбужденной.

— Я скучал по тебе, — говорит он, смотря вниз на меня.

— Да?

— Как всегда.

Он берет меня за руку, когда открывает дверь, и я чувствую доносящийся из кухни запах готовящейся еды.

— Что там? — спрашиваю я, усаживаясь.

— Ужин.

— Ты готовишь? — спрашиваю я, ухмыляясь, когда он берет бутылку вина и наливает мне в бокал Пино Нуар.

— Почему ты выглядишь такой удивленной?

Качая головой, я делаю маленький глоток, прежде чем сказать:

— Думаю, на самом деле я не очень много знаю о тебе, поэтому уверена, что меня еще многое удивит.

Он улыбается от моих слов, затем идет на кухню и начинает резать овощи.

— И что ты готовишь нам?

— Курицу в винном соусе с миндалем, жареные овощи и молодой картофель.

— Звучит удивительно, — говорю я, потягивая вино и наблюдая, как он легко двигается по кухне. — Кто научил тебя готовить?

— Моя мама. Вспоминая то время, когда я был еще ребенком, я помню, как она ставила стул у плиты, чтобы я мог на нем стоять. Я мог наблюдать и помогать ей, когда понадобится что-нибудь помешать. В конце концов, она стала позволять мне разбивать яйца и выполнять простые поручения, — говорит он мне, когда собирает овощи и опускает их в сотейник. — А когда я стал старше, мы с ней вместе стали готовить более сложные блюда.

— Кажется, у тебя прекрасная мама.

— Такой она и была.

— Была? — спрашиваю я, и когда слово вылетает изо рта, он смотрит на меня и говорит:

— Однажды, — то же слово, которое он произнес, когда я спросила, почему ему требуется все контролировать.

— Что насчет тебя? — спрашивает он. — Ты любишь готовить?

— Я никогда не училась.

— Твоя мама никогда не учила тебя? — спрашивает он.

Я качаю головой, зная истинную правду, что у меня никогда не было матери, но ведь Деклан знает лишь ту ложь, которую я ему поведала о моей семье, поэтому я отвечаю: