Бангкок - темная зона

Кимберли до конца так и не призналась, что нафантазировала, будто счастливо заживет в Бангкоке со странным копом-полукровкой, с которым познакомилась во время расследования дела о питоне (таец-транссексуал, изменивший пол с мужского на женский, убил напичканными наркотиками кобрами и питоном черного американского морского пехотинца; мы тогда сжалились и не засадили этого то ли женщину, то ли мужчину). Так что она не призналась, но постепенно стало ясно, что ее тяга к общению была скорее внегормональной: «Я бьюсь здесь о стену, Сончай. У меня за пределами США не много друзей — пожалуй, ты один. Если Америка большая страна, это вовсе не значит, что время от времени вокруг человека не смыкаются стены».

Мы продолжали в том же духе трепаться по ночам, пока убийство Дамронг не подкинуло материал поговорить о чем-то конкретном. Но я не ожидал, что такой суперагент, как Кимберли, вскочит в самолет и примчится ко мне. Получается, расследование — только предлог. Я неделю ждал, когда Кимберли заговорит о том, что для нее важно (даже я не знаком с некоторыми сторонами психологии фарангов), и только потом понял, что под панцирем бескомпромиссного экстраверта живет застенчивая женщина, которая так и не научилась делиться наболевшим.

Но сейчас разговор шел не о ее, а о моем настроении.

— Странно, что, учитывая обстоятельства, ты так не любишь порнографию, — удивлялась она.

— Намекаешь, что я всю жизнь участвовал в здешней игре и руководил борделем? Это разные вещи.

— А в чем ты видишь такое уж большое моральное отличие?

Я пытался подобрать слова. Пожалуй, «моральное отличие» — очень подходящее выражение.

— В непосредственности. В Крунг-Теп из Исаана приезжает девчонка и чувствует себя одинокой, испуганной, всем чужой и бедной. Здесь же появляется мужчина средних лет с Запада и чувствует себя одиноким, напуганным, всем чужим и богатым. Они подходят друг другу как две стороны монеты. В задачу бара моей матери входит лишь способствовать их соединению: снабдить пивом, обеспечить музыкой и кровом на короткий срок и получить от этого небольшую прибыль. Все основано на здоровой, неиспорченной, доисторической тяге человека к плотскому уюту и теплу. За все время, пока я участвую в игре, могу припомнить всего лишь с полдюжины случаев, когда какая-то из сторон жестоко обошлась с другой, и, как полагаю, это потому, что система превосходно работает. Она же и есть проявление естественной морали и народного капитализма в действии. Мы подобны риелторскому агентству, только имеем дело с плотью, а не с недвижимостью. Но разыгрывать соединение мужчины и женщины среди декораций где-нибудь в Суссексе или Баварии, Миннесоте или Нормандии, не особенно утруждая воображение, считаю абсолютно аморальным, почти преступлением против жизни. Разница в том, что в барах все происходит по-настоящему. Таков фактор реальности.

Кимберли улыбнулась и покачала головой.

— Ну, ты хватил, Сончай. Некоторые могли бы подумать, что ты повредился головой. Но когда ты говоришь подобные вещи, кажется, что в них есть смысл — по крайней мере пока тебя слушаешь. Как тебе удалось настолько раскрепостить сознание? Что с тобой произошло? Неужели все тайские сутенеры такие?

— Нет, я особенный.

Кимберли очень быстро допила бутылку «Клостера» и, похоже, погрузилась в депрессию, но тут же заказала вторую и принялась поспешно опустошать прямо из горлышка.

— Происходит по-настоящему, — задумчиво повторила она. — Вот в этом-то мы совершенно не сильны. Наверное, поэтому так любим войну — изголодались по реальности. — Она по-особенному посмотрела на меня.

Такие ее взгляды приводили меня в замешательство.

— Ты изменилась, — заметил я. — Сильно. Что случилось?

— Мне стукнуло тридцать пять. — Новый глоток из бутылки. — Середина пути. И до меня дошло, что моя версия реальности не из первых рук. Женщины моего поколения никогда не бунтовали — не видели в том нужды. Мы унаследовали идею ненависти и просто добавили в нее немного своего. Я мало виделась с отцом — об этом позаботилась мать. И вступила в единственную важную в жизни связь, чтобы проявить себя стервой. Дать волю ненависти. Ну не безумие ли?

Что на это было ответить? Оставалось переменить тему.

— Для чего ты на самом деле приехала в Бангкок?

Кимберли вздохнула.

— Наверное, чтобы вот так поговорить. Понимаешь, дома мы мало разговариваем. Конечно, это современно: обмениваемся броскими штампами, чтобы ощущать, что принадлежим к какой-то группе. Я приехала за твоим умом, Сончай. Пусть Чанья владеет твоим телом — она заслужила это право. Сообразительной оказалась женщиной. Мне почти невыносимо видеть вас вместе. Ваша уютная, не выраженная словами истинная любовь пробуждает во мне желание арестовать вас обоих. Ничего подобного в Штатах не происходит. Там против таких вещей существует строгое табу. Только подумай, сколько часов вы тратите на любовь, вместо того чтобы в это время делать деньги.

— Пошли, — предложил я.

— Я хочу еще пива.

— Нет.

В такси мы некоторое время наслаждались молчанием. Затем Кимберли призналась: