— Понимаете, мы не так хорошо знакомы с вашей страной и меньше всего хотели бы нанести кому-нибудь обиду, но если существует возможность, чтобы авторитетный человек поговорил с консьержем… Вы сами отсюда, знаете язык. Может быть, у него есть ключ? Мы только хотим удостовериться, что с нашим другом все в порядке.
Я продолжат непонимающе хмуриться, но добавил к этой мине намек на особую «алчность третьего мира».
— Готовы заплатить за потраченное вами время.
— Более чем готовы. Для нас взглянуть на его квартиру дорогого стоит. — И в ответ на мои удивленно изогнутые брови старший американец добавил: — Вас тоже не обидим.
— Оставьте себе ваши деньги, — отрезал я. — Пойдемте, поинтересуемся, что можно устроить. — И, сосредоточенно нахмурившись, спросил: — Но на случай, если вмешаются власти, мне необходимо точно знать, кто вы такие. У вас есть паспорта?
— Паспорта? Конечно.
Появились синие паспорта с орлами на обложке. Я убедился, что у обоих деловые визы, и вернул паспорта. Фамилия старшего — Хадсон, молодого блондина — Брайт.
— Что у вас за бизнес? Вы работаете в Таиланде?
Оба без запинки владели совместной легендой. Они представлялись ответственными работниками телекоммуникационной компании — больше по части инфраструктуры, а не рынка. А Митча Тернера направили сюда будто бы для того, чтобы он выяснил ситуацию на границе. Никто не станет вкладывать деньги в серьезное производство, если существует угроза, что напряжение в обществе или терроризм похоронят проект.
— Значит, он нечто вроде промышленного шпиона? — поинтересовался я.
Слово нисколько не сбило их с толку.
— Нет-нет, шпион — это перебор. Скажем, авангард оценщиков жизнеспособности потенциальных проектов.
— Понятно, — кивнул я. — И вы считаете, что он мог не понравиться здешним мусульманам?
Оба насупились. Я, кажется, задел их за живое.
— Это в самом худшем случае. Но не исключено все, что угодно. Может, он лежит в постели с каким-нибудь приступом. Или его сбил грузовик. Пока не попадем в квартиру, очень трудно строить предположения.
Мы вчетвером перешли на другую сторону улицы. Мустафа нашел способ сопровождать меня в комнату консьержа, а затем назад, когда я торжествующе держал в руке ключ от квартиры Митча Тернера.
— Деньги здесь говорят сами за себя.
Пришлось преодолеть три пролета лестниц — все сразу же вспотели на тропической жаре. И вот мы уже в квартире Тернера. Американцы быстро огляделись, им сразу стало ясно, что их коллеги здесь нет. Судя по всему, они искали нечто конкретное — я решил, что портативный компьютер. А все остальное их нисколько не интересовало. Мы с Мустафой наблюдали, как оба рылись в шкафу. Удивленно покосились на пустую серебряную рамку, но только пожали плечами. Наконец старший, тот, чья фамилия была Хадсон, сдержанно улыбнулся:
— Его здесь нет. И мы не нашли никаких признаков того, что наш друг покинул квартиру в спешке.
Мустафа тем временем расположился в дверях, загораживая своими широкими плечами выход из квартиры, и недобро поглядывал на американцев.
— Они что-то прикарманили, — бросил Джаэма по-тайски. — То, что нашли в шкафу в спальне.
Я изобразил на лице разочарование и сосредоточенность, занял место рядом с Мустафой и посмотрел Хадсону в глаза:
— Слушайте, ребята, мы заметили, как вы присвоили чужое.
Американцы переглянулись.
— Мне кажется, мы имеем на это право, — заявил Брайт, тот, что моложе. На лице выражение скрытого торжества: из глубины его существа рвался наружу не кто иной, как Кларк Кент.
[26]Старший, похоже, сомневался. Смотрел сквозь меня, и трудно было делать какие-либо предположения о его намерениях.— Вас привели сюда с добрыми намерениями, — сказал я. — И мы не можем позволить воровать.
— Видите ли, — начал Брайт, но, повинуясь жесту Хадсона, замолчал.
— Мы здесь по государственным делам, — весомо заявил старший. — По делам правительства США.
Брайт покосился на меня: неужели и этого недостаточно?
— Откуда мне знать?
— Ниоткуда. Придется поверить на слово.
— Неужели? У Тайской королевской полиции может быть иное мнение. — Я достал удостоверение. Брайт смутился на манер всех белых: покраснел, странно скривил губы и то и дело бросал взгляды на изучающего мой документ Хадсона. — Из этой комнаты ничего нельзя выносить.