Банище

Свистун послушно спрятал нож в складках одежды.

— Уйди, Толян! И не звони никуда, будь другом, — устало попросил Борис, кладя рядом с собой кочергу и демонстративно отступая от нее на шаг. — Нам с коллегой поговорить надо. Ты у себя подожди, я скоро приду.

Анатолий зашел в свой кабинет, нашел аптечку, неумело, трясущимися руками перевязал глубокую царапину на руке, сел на стул, вытянувшись телом, как истукан, прислушиваясь, переживая каждое мгновение происшедшего.

Через полчаса вошел Борис с бутылкой водки, чуть подрагивающей рукой разлил содержимое в два граненых стакана, которые вынул из шкафа директрисы. Последние струи полились через стаканный край.

— Чтобы зло не оставалось, — криво усмехнулся. — Пей…

И сам взял стакан и, не чокаясь, торжественно, как из праздничного кубка, медленно выпил. Крякнул. Хукнул.

То же самое нужно было сделать и Анатолию. Но его дрожь была сильнее, к тому же, накатила нервная икота, глубокая и частая, до боли в груди, с которой невозможно было совладать.

— Постой! — засмеялся Борис. — Я тебе помогу. Метод балерины — называется, интеллигент один научил. Встань-ка! Голову запрокинь… Вот так!

Придерживая затылок компаньона, Борис стал вливать ему водку в рот. Борясь с отвращением, Анатолий добросовестно прикончил весь стакан.

Они оба захмелели, осознавая, что сейчас заодно: по состоянию и еще по чему-то труднообъяснимому.

Долго молчали. Первым заговорил Борис.

— Это Ким навел. Ключ от грузового входа ему отдублировал, падла. Наверно, меня хотел подставить таким образом. А этот, с которым ты… Он, как у нас говорят, поляк-портяночник, мелкий одиночка… На зоне жил шестеркой, потом у своих украл… Крысятник! За это он сейчас — низшая раса, говоря по-вашему, очень и очень обиженный.

— Значит, как в присказке: вор у вора шапку украл?

Борис почесал затылок, обдумывая ответ.

— Ну, как тебе сказать… Это для тебя все крадущие — жулики. А там законы другие. То есть, например, оттуда весь внешний мир делится, если грубо представить, на две части — блатные и фраера. Это грубо, чтоб тебе понятней… Блатные, то есть воры, по-вашему, — это люди. А фраера, то есть население всех городов и весей, — не совсем как бы люди. У фраеров можно воровать, их можно обманывать, и это — законно, этично, если по-научному.

Анатолий задумался. Чутье подсказывало ему, что в поведении Бориса не все так однозначно, как могло показаться: кочегар, представитель иного мира, решающая фигура в исходе недавней схватки, полчаса назад в сумрачном коридоре стоял перед выбором, и решение ему далось не сразу и, возможно, нелегко. Вполне возможно, что он нарушил какие-то правила, по которым жил доселе, находясь вместе с тем мерзким жуликом в одних понятиях «хорошего» и «плохого».

— Скажи, пожалуйста, кто ты по вашей градации и кто я? И вот мы вместе за одним столом… Ты меня уважаешь?

— Э, нет, Толян! Не тот подход. Давай лучше без однозначных выяснений. А то оскорбишься, или я обижусь, поссоримся. Хватит уж на сегодня конфликтов, а?

— Сог… гласен, — язык у Анатолия стал заплетаться, — согласен. Мне и так понятно, что звериная это градация… И я с ней категорически не согласен. Так можно все оправдать: придумай себе удобную градацию — и живи, делай, что хочешь. Ты человек, а другие — нелюди, с ними можно вероломствовать, на них можно паразитировать.

— Стоп-стоп!.. — Борис хлопнул ладонью по столу. — Все! Остаемся при своих мнениях. Но все же и там, и сям должны быть общие этические признаки… Да они не просто должны — они есть! На этом можно найти точки соприкосновения и мирного существования, как социализм с капитализмом. Это отношение к малолеткам, к матери, к…

Борис завертел черными ладонями, не зная, как посолиднее и поточнее сформулировать «признаки», его тоже путал сильный хмель. И, махнув рукой, продолжил про «Свистуна-поляка»:

— Сучье мясо рано или поздно наружу выходит. Эти самые злые, и даже с невинным народом беспощадные: на зону не хотят, а работать уже не могут. Вот и шакалят в одиночку… Такие и на мокруху пойдут, чтобы след замести. Короче, без понятий. Беспредельщики, шакалы. Вообще, беспредельщики сейчас честную братву теснят, да!.. — он приобнял Анатолия: — Повезло тебе, братишка, что я здесь сегодня. Ты ведь его в угол загнал. А в углу и антилопа как лев, вот он и размахался. Да вы оба как антилопы-гну были, горем загнутые, в углы загнатые… Наверх я к тебе поднимался, случайно, в шашки поиграть, если не спишь. А кочерга всегда при мне, ты не думай чего. Как посох путешественнику, на всякий случай.

— Да я и сам бы… — пьяно хорохорился Анатолий.

— Ладно, ладно, молодец, — похлопал его по плечу Борис, — сразу видно… Здорово ты ему по объективу оборотку дал! У меня к тебе просьба. Пусть это, — он качнул головой за спину, — останется между нами. Я его проводил, а харчки его клюквенные затер. Все шито-крыто… Касса цела, ничего не украто, а царапину твою под рубахой не видать, до свадьбы заживет. Лады?

— Что значит «клюквенные»?

Борис рассмеялся: