Банк

– Да пошел он, дипломат херов. Я ему не пацан – задницу лизать. Понимания – с гулькин член, а гонору… Я ему говорю: «Ну ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал». А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.

Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.

Правда, специалистом Жукович и впрямь был приличным, да и остальных хорошо знал – играли в одной футбольной команде.

– Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал?

– Сам вел. В отношении Толкачевой ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, – как всегда по существу доложил Дерясин. – Баландин перед комитетом нас собирал. По теме «Иметь бы мне златые горы».

– А что Снежко?.. – не удержался-таки Забелин.

– Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. – И Дерясин отвел глаза.

– Не рви сердце, Андрюха! – приобнял его Жукович. – Не из-за чего. Он и на поле такой – схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.

«В очередной раз прав Второв – ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь».

– А ты-то почему надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.

– Так он же сказал – голосовал за увольнение, – исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.

– Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? – буркнул Дерясин. – Куда вы без защиты?

– Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. – Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. – Вячеслав Иванович Подлесный. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!

– Гражданин комитетчик. – Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. – Уж как мы рады.

– Да не обращайте внимания. – Дерясин радушно протянул вошедшему руку, высвободил место около себя. – Это у него даже не черный юмор, а диагноз – открытая душевная язва. Когда-то за порнуху из института исключили. Вот с тех пор и числит себя мучеником прежнего режима.

– Салабон ты. – Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. – Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить – главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, – порнография «Лолита» или нет?

– И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом – и прихватили.

– За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся – Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?

– Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.

– Э-э, мужики, брэк! – попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.

– Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! – закричал, брызгая слюной, Жукович. – Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!

– Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева – не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так – цыкнули.

– Да пацаны были! А тут – всей махиной!

– Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.

– Да не тебе, паскуда!..

Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.

– Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…

– Садитесь! И ты, Олег, сядь. – Забелин принял решение. – Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.

Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.

– Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.

Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.

– Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.

Наступила тишина – не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.

– Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?

– Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, – безошибочно припомнил Астахов. В этом усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, – диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью.