Банк

– Вот это называется напугать ежа. Да что общественность! Окститесь – кому сейчас до чего дело есть? – снисходительно остановил разволновавшегося старика Онлиевский. – Ладно, не переживайте так. Дадим вам что-нибудь. И лабораторию какую-нибудь оставим. Паяйте себе.

– Ну, прощайте. – Он удивленно мотнул головой. – А вот кого я, похоже, точно недооценил, так это Забелина, – как разыграл партию мужик. Вот кто подлинно академик! – И Онлиевский вышел, за ним хлопнула дверь приемной.

«Забелин?!» – Лицо Мельгунова покрылось потом, вытянутые в струнку губы задрожали. Весь предыдущий, казавшийся нелепицей разговор разом выстроился в логическую цепочку.

Он нажал на кнопку, ищущим движением нащупал и придвинул под себя кресло.

– Вызывали? – Вбежавшая секретарша в тревоге всматривалась в директора института: за последний год дважды приходилось вызывать неотложку.

– Где?! Флоровский где?

– Максим Юрьевич, он с утра куда-то… Может, Власова знает, она в приемной… Юрий Игнатьевич, вам плохо.

– Власову сюда.

Наталья, перепуганная, как и все, неожиданным визитом и через открытую дверь прислушивавшаяся к голосам в кабинете, вбежала тотчас. Вбежала и обмерла.

– Флоровский – в «Светоч» уехал?

– Юрий Игнатьевич!

– Он к Забелину поехал?!

– Да, но… Это не то, что вы думаете.

– Стало быть, вот оно что. Ступайте вон. Хочу побыть один.

– Юрий Игнатьевич, мы как раз собирались объясниться, – вскинулась было Наталья, но потерянно замолчала: сквозь растопыренные пальцы за ней наблюдали страдающие, все понявшие глаза.

Подвальчик был заполнен чуть на треть – после кризиса контингент резко схлынул.

– Алексей Павлович! – подбежала с неловкой улыбкой метрдотель. – Не ждали.

– Вижу! – кивнул Забелин – «персональная» его кабинка была занята, и на стене выделялось свежее пятно от сорванной таблички.

– Сейчас по соседству накроем.

– Да мы как-нибудь бочком у стоечки, – гордо отказался Максим. – Реактивные вы наши.

– По двести коньяку напузырь, – обратился он к бармену.

– Ну, чин-чин? За несбывшиеся надежды.

И с меланхолической этой ноты сорвался:

– Но почему судьба такая несчастливая? Всякий раз, как доброе дело сделать норовлю, тотчас в дерьме оказываюсь. Зарекался уже. И вот опять. Думал, альма-матер, наука – святое дело.

– Если можно, потише, – попросил бармен. Вскрики Максима нарушили гармонию элитарного ресторана.

– Что?!

– Извините! – Бармен успокаивающе поднял ладони – глаза громкого посетителя горели отчаянностью.

– Но на тебя я не в обиде. Ты как раз свое дело сделал. И банку денежку принес, и себе с полмиллиончика заработал. Выполнил, можно сказать, поставленную социальную задачу… А ты чего глазеешь, абориген? Если уж подслушиваешь, так хоть наливай вовремя. Еще два по двести, – неприязненно скомандовал он бармену. – А вот куда я от себя денусь? А Наталье что скажу? Она-то все победу справляет – уж таких планов насчет института нагородила. Ее да Астахова твоего послушать, так через год мэнээсы по пятьсот долларов получать станут. Будут они теперь получать пособия по безработице.

– Так что предлагаешь?

– Чего уж предлагать, когда раком поставили? Теперь как в анекдоте – расслабься и получай удовольствие. Хорошо хоть не задаром. Как там наши с тобой резвушки говорили? Мы не из-за денег. Но лучше дайте.

– А если не отдаваться? – Забелин увлеченно созерцал блики в бокале.

– Плесни-ка, браток, еще сотняшку. – Максим сноровисто катнул бокал. – Так вы тут чего-то как будто…

– Акции на твоей компании. Кредит получен аж на пять лет. За пять лет можно отработать.

Он глотнул коньяку.

– И это мне ТЫ предлагаешь? А как же банк? Ты ж для всех там штрейкбрехером становишься. Потому что на пятнадцать миллионов подставу делаешь.

– Есть, конечно, проблемы. Сказать по правде, и сам колеблюсь. Но все-таки если выбирать: не по-божески это – одних спасать за счет других.

– Чегой-то?! – поразился услышанному Максим. – Эва как ты до сих пор по Юльке страдаешь.

– Положим, страдаю. Так что?

– В другой стране – «да».

– А здесь?

– А здесь полный абзац. Я, конечно, отдаю должное твоему порыву. Но по-моему, ты сам не очень в себе. Уж если тебя семнадцатое августа ничему не научило. «Двигать» что-либо в этой стране без мощной «крыши»? Утопия это, Стар. Да еще теперь, когда на нас на прямую наводку вывели АИСТ. Этот, сколь слышал, сантиментами не отягощен – разотрет и скажет, что так и було. Я не камикадзе. И в эти игры отыгрался. Уеду я обратно, – ответил он на безмолвный вопрос. – И теперь уже навечно. Там, конечно, таких завихрений нет, – тупые правильные буржуины сидят. Но может, в том и прелесть, что тупые. Сегодня я окончательно понял: здесь никто и не думает играть по правилам.

И вдруг всхлипнул.

– Прости! Нервы ни к черту! Пойду я. Наталью надо еще подготовить. Ладно, не робей, друган! Все на себя возьму.

– И что ты, любопытно, собираешься взять?