Банк, хранящий смерть

— Ты навестишь свой старый дом, Фрэнсис? — вспомнил Пауэрскорт голос леди Люси, пробудившись от беспокойного сна в полдвенадцатого на следующий день. Увы, даже в Ирландии никто не подаст вам завтрак в такое время. Пауэрскорт сообщил Люси о намерении посетить родные края, когда они пили дома чай. Он улыбнулся жене. Ему давно хотелось отвезти Люси в Ирландию. Как-то раз он даже заказал билеты, но так и не решился на следующий шаг. Возможно, из суеверного страха он не хотел везти вторую жену в те места, где когда-то утонула первая.

— Не знаю, как все сложится, Люси. Возможно, я буду слишком занят. А ты считаешь, мне следовало бы побывать там?

Леди Люси заботливо посмотрела на Оливию, уснувшую на диване: левой рукой девочка закрывала лицо, словно защищаясь от сил зла.

— Мне кажется, тебе бы стоило съездить туда, Фрэнсис, и снова на все посмотреть. Сады должны быть очень красивы в это время года.

— Меня беспокоят призраки, Люси. Думаю, по весне, когда мягкий свет падает на горы, они особенно сильны.

И все же он оказался на дороге, которая вела к дому, где они с сестрами жили в детстве. Было около полудня, и окрестности Уиклоу были залиты солнцем. Старый садовник Майкл О'Коннел узнал Пауэрскорта, когда тот шел сквозь заросли рододендронов. Вот и первый призрак, подумал Пауэрскорт.

— Лорд Фрэнсис, как приятно вас снова видеть! Я бы вас всюду узнал. Хозяев сейчас нет дома, так что можете все тут осмотреть. Почти ничего не изменилось, думаю, вам приятно это слышать.

Пауэрскорт вспомнил, как садовник учил его нанизывать на нитку каштаны, делать лук и стрелы, ездить верхом. Под присмотром этого старика он прятался в деревянном коне и грабил Трою, известную всем остальным, как конюшни. Небольшой сарай за домом служил Черной Дырой Калькутты. Частенько он лежал в засаде на холмах, окружавших дом, представляя себя стрелком Веллингтона на Ватерлоо, ожидающим последнего, обреченного на поражение, наступления маршала Нея и императорской гвардии.

И вот он у родного дома, стоит на вершине холма и смотрит на прилегающие горы. Перед домом разбит самый прекрасный цветник во всей Ирландии, копия какого-то причудливого итальянского каприза, подсмотренного где-то в окрестностях Рима. Длинная вереница ступеней ведет вниз к удивительному фонтану на маленьком озере. Вдоль дороги стоят бронзовые карлики, держащие бронзовые урны. Пауэрскорт вспомнил, как два друга его отца на спор пытались подняться верхом по этим ступеням, победитель получил тогда пятьдесят фунтов. Он и сам пытался кататься с них зимой, когда ступени покрывались льдом, и едва не сломал себе шею.

Пауэрскорт посмотрел на дом. Третье слева окно на третьем этаже было окном его спальни. Он поглядел на синие холмы на горизонте и вспомнил, как, когда ему было лет десять или одиннадцать, мать однажды пришла к нему необычайно оживленная — весь морозный ясный зимний день она провела на охоте. Он спросил, чем ей так нравится это занятие, и она, смеясь, растрепала ему волосы.

«Все очень просто, дорогой. Нет ничего восхитительнее, чем скакать во весь опор по полям на сильной и надежной лошади, перепрыгивать через изгороди и другие препятствия, словно у тебя выросли крылья! В такие минуты чувствуешь, что живешь в полную силу!»

Пауэрскорт улыбнулся своему воспоминанию. Сам он никогда не увлекался охотой. Похожий восторг он испытывал порой в Индии, когда они с Фицджеральдом жаркими пыльными днями выступали с отрядом кавалеристов против армии мятежников. Он помнил это острое ощущение того, что ты жив, ведь в любую минуту тебя могли убить.

Пауэрскорт перевел взгляд на окна большой гостиной на первом этаже. Как-то раз он попытался спрятаться там перед балом. Отец любил танцевать, особенно с матерью, и раз в год на бал к Пауэрскортам съезжались сливки местного и дублинского общества. Он представил себе отца, необычайно элегантного с белым галстуком и во фраке, развлекающего дам, чей смех разносится по всему дому, а оркестр снова и снова играет вальс, который так любили его родители.

Пауэрскорт решительно отвернулся: слишком много воспоминаний нахлынуло на него разом. Призраки брали над ним верх. Пауэрскорт почувствовал, как подступают слезы, и не мог остановить их. Он увидел, как мать в мягком вечернем свете расчесывает волосы его сестер. Она всегда это делала перед тем, как дети отправлялись спать. Увидел он и отца: тот, печально склонившись над расчетными книгами в своем кабинете, признался сыну, что прошлый год был неудачный, но заверил — к Рождеству все пойдет на лад. Теперь-то Пауэрскорт знал — отец старался тогда не подавать виду, что дела плохи. И они так и не пошли на лад, ни после Рождества, ни после летних каникул.