Банк, хранящий смерть

Что бы он ни решил, ему следует торопиться. Пауэрскорту казалось, что он провел на острове не больше десяти минут. Это отсутствие легко объяснить. Но задержись он, и придумать объяснение будет уже труднее. Он вынул письма и газетные вырезки из коробки, аккуратно сложил их и сунул в карман. «Господи, дай мне невредимым доплыть до берега», — вознес он немую молитву. Если бумаги размокнут, то прочитать их будет уже невозможно. Он закрыл коробку и положил ее назад в дупло, накрыл полотенцами и приладил сверху доску. Потом собрал под деревом опавшие листья и мох и навалил их сверху. Затем поднял с земли ветку и подмел все вокруг, стараясь скрыть следы своего присутствия.

Мистер Паркер поджидал его у лодочного сарая. «А что, если он следил за каждым моим шагом?» — подумал Пауэрскорт. Он оглянулся на остров, чтобы убедиться, что с этого берега невозможно разглядеть, как кто-то достает коробку из дупла.

— Удачно сплавали, милорд?

— Да, удачно, — отвечал Пауэрскорт, возвращая ключи. — Я уже и забыл, как славно бывает погрести. Надо будет еще как-нибудь сплавать по реке.

Пауэрскорт вернулся домой, погруженный в размышления о возможной связи между Блэкуотером, Берлином и Банком Харрисонов. Но едва он открыл дверь, как услышал шум. На верхнем этаже, похоже, вспыхнул бунт. Хлопали двери. Кулаки молотили по стенам. Громкие крики прерывали бесконечный шум и гам. На разные лады выкрикивалась одна и та же фраза: «Не хочу ложиться спать! Не хочу ложиться спать!» Томас Пауэрскорт был явно не в духе.

Перешагивая сразу через две ступеньки, его отец взлетел вверх по лестнице и предстал перед разошедшимся сыном. Малыш сражался с няней в коридоре перед ванной, та старалась надеть на него пижаму, но Томас, видимо, решил, что облачение в пижаму будет означать полное поражение и отправку в кровать.

— Не хочу я ложиться спать, папа. Не хочу!

Мальчик решительно топнул маленькой ножкой.

Пауэрскорт не мог не улыбнуться пылкости темперамента своего сына. Пожалуй, члены палаты общин с меньшей страстностью обсуждают статьи бюджета.

— Послушай, Томас. — Отец поднял на руки разозленного ребенка и крепко прижал его к себе. — Все люди ложатся спать. Мама ложится спать. Дедушка и бабушка ложатся спать. Премьер-министр ложится спать. Королева Виктория ложится спать. Наверное, и Господь Бог тоже ложится спать.

Но тут Пауэрскорт понял, что совершил ошибку. Еще чуть-чуть, и он оказался бы втянут в многочасовое обсуждение: в какой кровати спит Господь? Носит ли Бог пижаму? В какое время он ложится? Кто читает ему на ночь? Пауэрскорт покосился на сынишку, гнев малыша постепенно затихал. Казалось, вопрос вот-вот сорвется с уст мальчика.

Пауэрскорт поспешил сменить тему. Он порылся в карманах и нашел то, что искал.

— Смотри-ка, я принес тебе новые монетки. Для твоей коллекции. Французские. Кажется, у тебя таких нет.

Он извлек из кармана две золотые французские монетки. Томас обожал монеты, у него уже была солидная коллекция, которую он складывал аккуратными столбиками на полке в своей комнате. Леди Люси была убеждена, что сын, когда вырастет, станет самым выдающимся банкиром в Сити. Однако Пауэрскорт мрачно замечал на это, что тяга к деньгам может привести и к другому ремеслу: что, если сын станет самым ловким лондонским грабителем?

Томас внимательно разглядывал монеты. Самое страшное миновало.

— Можно я рассмотрю их хорошенько у себя в комнате, папа?

— Конечно, можно. Няня Мэри Мюриель отведет тебя спать, — сказал Пауэрскорт, как ему хотелось надеяться, голосом, не допускающим возражений. И это подействовало.

— Уж лучше я за Оливией присмотрю, — проворчала Мэри Мюриель и с мольбой посмотрела на своего хозяина. — Кажется, она все еще в ванной.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся Пауэрскорт, — я сам теперь за ней пригляжу.

Оливия Элеонор Гамильтон Пауэрскорт счастливо плескалась в нескольких дюймах воды. В свои два с половиной года она уже овладела той довольной улыбкой, с какой младшие дети иногда наблюдают за стычками старших братьев и сестер со взрослыми.

— Привет, Оливия, — сказал Пауэрскорт, усаживаясь на мокрый стул у ванны.

— Томас — непослушный, — заявила дочка, указывая на дверь. — Томас — непослушный мальчик.

— Не волнуйся о Томасе, — отвечал ее отец, стремясь сменить тему разговора. — Давай-ка я тебя лучше выну из ванны.

Он нагнулся и вытащил пробку.

— Смотри, как вода уходит. Она будет кружить и кружить так еще несколько минут.

Маленькая девочка неодобрительно покосилась на отца. А потом застыла в изумлении, следя, как вода и в самом деле движется кругами.

— А теперь, Оливия, — сказал Пауэрскорт, — я заверну тебя как посылку.

Больше всех на свете Оливия любила свою бабушку. А та, в свою очередь, души не чаяла во внучке.

— Я просто не могу этого понять, Фрэнсис, — частенько говорила леди Люси. — Когда мы были маленькими, родители почти не обращали на нас внимания. Чмокнут разок в щеку — и радуйся. Казалось, что собак и лошадей они любили гораздо больше, чем нас, детей. А теперь — все наоборот.