Банк страха

Арт сказал также, что, как считают в консульстве, Фрэнку Хофману разумнее всего было бы покинуть Швейцарию, как только его можно будет перевозить. Швейцарцы закопошились, и оставаться ему здесь опасно. Консульство — он все время повторял этот уклончивый оборот — работает над этим вопросом. Видимо, удастся уладить дело со швейцарскими властями. Фрэнк и Сэм должны будут сделать краткое заявление полиции и предложить свою помощь в проведении дальнейших расследований. Швейцарцы, со своей стороны, разрешат им выехать из страны. Тут возникло параллельное дело о банковском мошенничестве, сказал Арт; оно касается частного банка некоего Мерсье. Швейцарцы готовы постепенно повернуть расследование в этом направлении. Это будет аккуратная сделка. Швейцарцы явно не хотят раскрывать банку с червями больше, чем американцы.

— Я все сделаю так, как хочет отец, — сказал Сэм. Даже в его устах это звучало неубедительно, однако у него действительно было такое желание. Отец же его все хотел делать так, как желало правительство США, поэтому все упрощалось. Приезжали юристы, чтобы снять показания и договориться о возможных соглашениях. Еще раз заходил Арт из консульства. Думая, что Сэм не слушает, он шепнул Фрэнку на ухо, что «крышка открылась». «Тьфу, говно какое», — пробормотал Фрэнк.

Через два дня они улетели в Париж, где Фрэнка поместили в американскую больницу. Его положили в большую палату, выходившую окнами на особняки пригорода Неилли. В течение первой недели Сэм сидел с отцом почти круглые сутки. Заботиться о старике было для него своего рода анестезией, отвлекавшей от мыслей о Лине. Чтобы скоротать время, Сэм читал отцу вслух. Сначала старик попросил «Долину кукол», [25]но Сэм отказался ее читать. В конце концов сошлись на «Уловке-22». [26]В особенно веселых местах отец смеялся так, что Сэму приходилось утирать слезы с его щек.

Фрэнк отказался рассказывать о событиях, приведших к происшествию в Женеве. Видимо, он понял, что уже много лет чудовищно заблуждался в своих оценках, и теперь с этим надо было как-то разобраться. Как можно так вот сразу осознать это заблуждение? А говорить что-нибудь вообще — значило приуменьшить его тяжесть; поэтому Фрэнк не говорил ничего. Его ошибка осталась позади, словно массивный айсберг, который нанес тяжкий ущерб и теперь, с течением времени, отдалялся все больше и больше. Он не хотел говорить об истязании и о том, чего от него так добивались люди Хаммуда. Все это закончилось. Как и у многих представителей его профессии, практическая этика для него заключалась в простом рецепте из пяти слов: «Давайте об этом не будем». Так он и делал. «Управление» обо всем заботилось, сглаживало все шероховатости. И эту вечную заповедь не могли поколебать несколько минут «нанесения увечий» в женевской гостинице. Сэм ухаживал за ранами отца, читал ему вслух, выслушивал его рассуждения о том, как устроен мир. Это успокаивало. В конце концов Сэм понял, что он был бы даже расстроен, если бы отец попытался как-то оправдываться.

Лишь один раз, как-то к вечеру, Фрэнк, который перед тем долго лежал уставившись в стенку палаты, сказал одну вещь, относившуюся к событиям в Женеве:

— Знаешь, сын, а эта твоя подружка — все-таки умная сучка.

Однажды утром, подходя к больнице, Сэм увидел слоняющегося по тротуару человека, которого он, кажется, узнал. Это лицо он видел в Женеве, в парке около озера, в тот день, когда прилетел встретиться с Линой. Теперь этот человек носил шляпу, прикрывавшую лысину, но у него было все то же смуглое лицо и те же глаза. Он бродил по тротуару все утро. Наконец Сэм показал его отцу и спросил, что он об этом думает.

— Это кто? — спросил Фрэнк.

— Думаю, он работает на Хаммуда. Он ходил за мной в Женеве.

— Боже мой! — сказал Фрэнк и положил на лоб забинтованную руку. — Этого не должно быть.

— Чего не должно быть?

— Хаммуд должен был отвести своих ребят обратно в клетки. Он обещал Управлению. Какого хера они тут делают? У меня больше нет лишних пальцев, черт возьми!

— Ну и что мне делать?

— Позвони в посольство.

— Зачем? Что будут делать они? Ты же сам сказал, что они уже вроде обо всем договорились.

Фрэнк на минуту задумался, потом снова выглянул в окно.

— Ты прав. Не звони в посольство. Я им больше не верю, в рот их… — Он посмотрел на сына и развел забинтованными руками, похожими на две буханки белого хлеба. — У тебя что, есть еще какая-нибудь идея, сын? — спросил он. — Расскажи папе.

Это было своего рода повышение в чине.

У Сэма действительно была идея — позвонить Али Маттару. Сначала палестинец-посредник не хотел с ним встречаться, но потом, когда Сэм изъявил готовность прилично заплатить, передумал. Он предложил встретиться в тот же день, попозже, в Люксембургском саду около теннисных кортов. Это выглядело как-то чересчур драматично, но Сэм обещал прийти. Али заявился на встречу в модном итальянском утепленном костюме и с теннисной ракеткой, на которой еще оставалась магазинная этикетка. Усы у него отросли и свешивались еще больше. Пока Сэм не подошел к нему вплотную, Али на него не смотрел.