Банкет

Кто виноват, что выключили свет, когда еще столько оставалось? Кто виноват и что делать? Это два основных вопроса русской интеллигенции. Интеллигенция задает вопросы, а Тедиумм отвечает. Доказывает правоту делом.

– Пошли третьи сутки трудовой ударной вахты, – сказал Комбрат и кашлянул. – Не стихает накал социалистического соревнования.

Несмотря на глубокую степень, он всегда говорил четко, доступно. Если бы он говорил нечетко, то успех его коммерции зависел бы от степени. А у него успех был, несмотря на степень. И кудри тоже были. А потом появилась и степень. Ученая или нет, неважно.

– Было бы соцсоревнование, счастье придет само собой.

– Без соцсоревнования каши не сваришь, – пояснил Борода Эпикуреец. – Но от него редеют ряды.

– Мы все редеем за общее дело.

– Не то. Мы радеем, они радеют. В разных точках мироздания.

– Мы теряем лучших людей, – прозрел Рэм. – Где находится Кондор?

– В то время как у нас пошел разлив последней бутылки, вы все говорите не о том… Если бы Кондор был здесь, разлив был бы уже завершен. Он хороший организатор… еtс.

– Если бы Кондор был здесь, бутылок было бы больше. Но он тоже должен устраивать свою личную жизнь, – пожалел отсутствующего Е. Бучкиц.

– Он парится в Слюнькове. – Комбрат загрустил. – Там, где не ступала нога лаборанта на преддипломной практике.

– Братья и сестры, мы потеряли Кассия и Кондора. Готовимся к захоронению. – Рэм всегда высок и в радости, и в скорби. Легко быть высоким, когда высок, когда два метра. Но дело не в этом. Он был, есть и будет – однолюб.

Так считали влюбленные в него женщины.

Само собой, думали на жену. Чуть что плохо – все жена. А жена всегда узнает последней.

– Кондор… – Тею-большую томил внутренний смех.– Он парит, он там, где не ступала наша с Тейкой нога. – Она мелодично постучала вилкой о стакан.

– Она одна знает все, – сказал Борода. – Женщине стоит верить. Если к тебе приходит женщина и говорит, что идет в декрет, ей надо верить.

– Ты веришь всем студенткам, идущим в декрет, – покачал головой Змей Горыныч, – и всем ставишь удовлетворительно. Это благородно.

– Да, – сказала Тея-маленькая, – моя подруга тоже… Ой.

– «Пропустите меня, пропустите, моя подруга без сознания…»

– Я не буду ловить твою подругу, Тея, – сказал Борода.– Я бы половил комаров. Комаров много.

– Чукча не боится комаров. Пора отмечать вхождение Эпикура в национальность.

– Комаров ни к чему, а вот словить бы Кондора…

– А товарищ Кондор на конференции уже которые сутки, – салютовала Тея-большая.

– Он на конференции с докладом, который готовили все.

– Он сделал правильно, – твердо произнес Змей.

– Он лег на амбразуру за всех, – пробормотал Е. Бучкиц.

– А мы все выпьем за него одного. Мы мушкетеры ректората. Один за всех, все за одного. – Змей Горыныч, сам того не зная, попал в точку.

– Мы делаем все правильно. На поминках все должны быть пьяные. Комар должен быть пьяный. – Борода поставил стакан с водкой на торшер, где клубилась туча комарья. И ничего не пролил. О, жест Эпикурейца!

– Да там вовсе не водка, – скептически уронил Комбрат.

– Недоверие – свойство низких натур, – изрек умный Старший Дипломник. – Борода все делает правильно.

– Борода – руководитель не твоего диплома.

– И Попутчик – руководитель не моего диплома. Тут я смело могу сказать, что он делает все неправильно.

Митюля Попутчик покоился в объятиях Морфея и не нашел больше места поникшей голове, кроме как на коленях у Теи-большой. Исходя из своих интересов, он покоился правильно, но это шло вразрез с интересами Дипломника. Тея-большая была светловолосая, худенькая, напоминала средневековую пани полячку. Тея-маленькая, по возрасту на полгода младшая, имела наоборот темную стрижечку и синие глаза и напоминала болгарку. Но это же все славянские народы, они очень родственные…

Глядя на них, можно было спорить: больше ли у Теи-большой ума, чем у Теи-маленькой красоты. Но для выяснения пришлось бы применять плавающий индекс – или идентификатор? – ибо они обе были красавицы и умницы. И вообще, они были неразделимы и даже голову Митюли несли по очереди. Не срывая графиков сдачи чертежей и расчетов, умели внести гармонию даже в такую рутину, как затянувшийся банкет.

Но если они что-то и вносили, Дипломник, напротив, много чего не выносил, его иной раз выносили самого. Например, ему было трудно вынести безразличие Митюли к тому предмету, на котором он лежал. Дипломник, как поэт, слишком остро воспринимал действительность. И это порождало напряженку.

Патетический рывок Старшего Дипломника в сторону торшера повлек за собой грохот бутылок и всеобщий крик. Задетый за живое календарь повис в банкет оторванным конем. Стакан Бороды на торшере даже не шелохнулся.

– А как мы тихо умеем веселиться! – Борода извлек стакан и эффектно оприходовал. – В сущности, мы делаем одно дело. И умеем его делать хорошо.

– Митюля вовсе нам не Попутчик! А собака на сене… – упорствовал Дипломник.