Читаем Банкет на перекрёстке полностью

Банкет на перекрёстке

Тишина в зале провисела больше минуты. Потом её постепенно расшатали негромкие реплики и приглушённые голоса. Те, до кого дошли слухи о последних событиях вполголоса пересказывали что знали, или слушали, что знают другие. Пытались переварить нарисованную Язычником картину. Все чувствовали, что Зона на грани нехороших перемен. Причём, не по причине своих внутренних процессов, а по воле извне. Бармен всё не появлялся, и это вызывало не меньшее беспокойство. Несмотря на помощников, готовых по первому знаку подать выпивку, посетителям не пилось. Охранник на входе посторонился, пропуская в зал ветерана по кличке Старый, слушавшего происходящее из коридора. Однако едва переступив порог, бывший наёмник остановился у входа и, оглядев зал, прислонился к косяку. По нему хлестнули с полдюжины удивлённых взглядов, и за несколькими столами заговорили ещё тише — по слухам, Старый залёг на дно с неделю назад и пока не собирался светиться в Зоне. Разговоры в баре как-то сами собой завяли. Перетерев новости, все ждали Кабана. Зная связи бармена надеялись, что он ещё что-нибудь прояснит.

Кабан вывалился из подсобки, бурля желваками на небритых щеках. Упёршись кулачищами в стойку, уставился в столешницу и замер, погружённый в себя. Сталкеры поглядывали в его сторону, переглядывались, пожимали плечами. Полтишок, уже порадовавший свои кишки, не выдержал скуки и постучал ножом по стакану.

— Кабан, может музычку какую включишь, а то как-то уныло в тишине бухать.

Бармен сморгнул тяжёлые мысли и обвёл бар чугунным взглядом.

— Сёдня музыки не будет.

— Чё так? — не понял Полтишок.

— А сёдня я злой, — угрюмо выговорил бармен. — Патамушта какие-то мрази хотят обидеть Зону, нашу матушку и кормилицу! Всем водки и щей! Потрапезничаем перед завтрашним, может в последний раз. Завтра бар закрыт, на рассвете я иду за Кочергой и Язычником.

Бармен отпил из стакана добрый глоток, кивнул своим мыслям, постучал твёрдым, как сучок, пальцем по прилавку.

— Ибо это моя земля, пусть больная и замученная, но моя! И нехер никому топтать её своими чумазыми сапогами. И Кочерга с Язычником это раньше всех поняли. А мы, плоть нашу так…

Он задумался занеся палец над столешницей, но не найдя нужного слова хрустнул кулачищем. Хапнув с прилавка первый попавшийся на глаза стакан, принялся угрюмо тереть его полотенцем.

Через минуту тишину зала нарушил голос из-за дальнего столика:

— Кабан, а спутников берёшь?

Бар замер, будто простреленный вопросом навылет. Казалось, что даже ходики на стене остановились в ожидании ответа.

— Спутников? — отозвался бармен, рассматривая стакан на свет. — Звать не стану, но если толковые, то возьму.

— Тогда мы с тобой! — буднично бросил потёртый жизнью сталкер и снова принялся ковырять вилкой в тарелке.

Бармен медленно поставил стакан, оценивающе оглядел говорившего и его напарника.

— А пойдём! — ответил он тоном таможенника Верещагина и, ухмыльнувшись, взялся за второй стакан.

— И меня захвати! — донеслось от двери.

Подпиравший косяк Старый поднял указательный палец и направился к столику первых добровольцев.

По бару прошёл шорох, сталкеры зашевелились, перебрасываясь негромкими фразами. Через минуту гомон начал конденсироваться в отдельные возгласы:

— Мы в деле! — донеслось от столиков ветеранов. — Пора и не за хабар поработать!

Одиночки в своём углу тоже подали голос.

— Подписываюсь!

— Буду участвовать!

— Плюс один!

— Присоединяемся! — подал голос один из свободовцев. — Хрен ли нам, почти красивым!

Бармен снова обвёл взглядом зал. На лице появилась удивлённая улыбка, будто впервые разглядел среди этого обожжённого Зоной мяса людей… Сермяжных, честных и чистых Людей.

Кабан моргнул зачесавшимися глазами и, поиграв желваками, грохнул деревянной ладонью по столешнице.

— Добро, братва, сходим! Даже если это в последний раз! А коли так, то к утру с меня оружие и боеприпасы для одиночек… сухпайки, перевязочные пакеты и аптечки тоже за счёт заведения.

Он повернулся к музыкальному центру. Склонившись над батареей дисков, почесал в макушке. Углядев нужный диск, тщательно вытер руки о полотенце и вытянул пластиковый конверт. Бережно открыл, придирчиво вгляделся в зеркальную поверхность и, вставив диск в плеер, запустил нужный трэк. Из колонок зазвучал архаично родной голос Шевчука:

Нас сомненья грызут. Я сомнениям этим не рад.Эта мерзкая тяжесть в груди разбивает любовь.А пока мы сидим и страдаем, скулим у захлопнутых врат,Нас колотит уже чем попало, да в глаз или в бровь…

Разговоры закончились. За столами вспыхивали экраны ПДА. Сталкеры подтягивали всех своих на завтрашний рейд.

Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет…