Банкир

Отец семейства. Любовник. Не всякий может одновременно справиться с такими ролями, подумал он. Не всякий мог бы играть и мужчину и юношу. Неожиданно ему пришло в голову: а вообще кто-нибудь когда-нибудь мог?

– Вудс, дорогой.

– Иду.

Он стал подниматься наверх, сначала медленно, неуверенно, по невидимым в темноте ступенькам, там, где стало светлее, ускорил шаги. Остановился у входа в столовую. Эдис включила полный свет. Комната выглядела ослепительной, а лица детей симпатичными и почти чистыми.

– Занавес поднят!

Глава тридцать седьмая

К тому времени, когда поезд отошел от Сто двадцать пятой улицы Манхэттена и загромыхал к северу, направляясь в Олбани, все места в салон-вагоне уже были заняты. Но Палмер был одним из немногих пассажиров, кто заранее заказал себе место. Остальные постепенно заполняли вагон с той нарочитой незаинтересованностью, которую Палмер очень часто замечал у людей в поездах или на океанских лайнерах, особенно в первый день путешествия. С этаким подчеркнутым безразличием входили они в салон-вагон, по-видимому надеясь, что подлинная причина их появления вполне замаскирована демонстративно небрежной манерой: «Раз уж мы оказались здесь, почему бы нам не пропустить по рюмочке».

Палмер маленькими глотками тянул виски и поверх стакана наблюдал за своими попутчиками. Совершенно очевидно, решил он, что, в сущности, мало кому из них была так уж необходима выпивка. В самолетах другое дело: алкоголь – хорошее успокоительное средство для нервных путешественников. Но салон-вагон, отметил Палмер, привлекал пассажиров возможностью побеседовать друг с другом и хотя бы относительной свободой передвижения, которой они были лишены на своих сидячих местах в купе. Имея в перспективе четыре часа ничегонеделания, подумал Палмер, американцы предпочтут почти любое занятие сидению на одном месте.

Потому что, продолжал он рассуждать про себя, когда неподвижно сидишь на одном месте, невольно отключаешься от окружающего и остаешься наедине с самим собой. То есть обнаруживаешь, что начал думать.

Продолжая потягивать виски, Палмер усмехнулся. Чего-чего, а размышлений американцы привыкли избегать. Это громогласно подтверждали киоски железнодорожных станций и аэродромов. Тонны бумаги и яркой типографской краски были израсходованы на журналы и книги в мягких обложках – все эти расхитители времени, которые гарантировали заполнение утомительных часов бездействия, смертельно долгих часов, когда в дверь твоего сознания стучатся непрошеные мысли.

Палмер повернулся в кресле, чтобы взглянуть в окно. Быстро угасали последние лучи зимнего солнца. Еще мгновение ландшафт оставался отчетливо броским – ярко-желтые, резко черные краски и слабая розовая дымка. Потом небо на западе стало таким же темным, как и над головой. Контрасты исчезли. Ночь выровняла холмистый пейзаж, и там, где только что были тени домов и перекрестки, вспыхнули яркие искры огней.

Палмер легонько вздохнул – он рассчитывал еще на несколько минут заката. Кто-то ему рассказывал – Вирджиния? – о красоте дороги в долине Гудзона. А сейчас выходило, что до Олбани эта дорога не покажет ему ничего, кроме отдельных кусочков сельского ночного ландшафта. Он закрыл глаза и в конце концов задремал.

На древней станции города Олбани негр-шофер в темно-синей форме дотронулся до околыша фуражки:

– Мистер Палмер, сэр?

Палмер отдал ему свой единственный чемодан и прошел за шофером вдоль окутанной дымом открытой платформы и потом один пролет вниз по бетонным ступенькам, провонявшим мочой. У обочины тротуара стоял длинный серый «флитвуд». Шофер открыл Палмеру дверцу машины. Внутри было неприятно жарко.

– Мистер Бернс предложил ехать прямо к клубу «Форт Орандж», сэр,– сказал шофер, включая скорость.

Пока «флитвуд» катил вдоль широкой авеню, Палмер делал все возможное, чтобы не поддаться снова раздражению, которое выбило его сегодня днем из колеи после международного звонка Бернса. У Палмера уже был куплен билет на завтрашний самолет в Сиракузы и обратно. Вместо этого Бернс настоятельно посоветовал ему выехать на день раньше и провести какое-то время вместе с ним в Олбани. Он сказал, что на следующий день отвезет Палмера в Сиракузы на своей машине, а потом привезет назад в Олбани еще на несколько совещаний.

Поскольку, решил сейчас Палмер, он не имеет никакого понятия, почему Бернс предложил изменение в программе, то и не ему склонять эту идею. Впрочем, у него было некоторое нежелание уезжать из Нью-Йорка на день раньше. Было ли это, спросил себя сейчас Палмер, нежеланием потерять вечер с Вирджинией?

Или же он был недоволен тем, что теперь вернется в Нью-Йорк лишь накануне рождества и ему едва хватит времени сыграть свою роль в семейных торжествах.

А может быть, раздумывал он, пока большая машина разворачивалась и подъезжала к противоположной стороне улицы, просто я терпеть не могу говорить Бернсу «да»,