Банкир

Палмер смутно сознавал, что чувства и мысли его текут в каком-то странном направлении. Он постарался выпрямиться, освободившись от прохладной поддержки стеклянной витрины. Над выставкой он заметил надпись: «Точные копии оружия времен второй мировой войны». Третья мировая война, подумал он, будет вестись роковыми лучами лазеров, или ультразвуком, или антигравитационными магнитами Гейнца Гаусса. Зачем взрывать противника водородными бомбами? Смести их с огромной силой с лица земли при помощи каких-нибудь гауссовских «Анти-Джи». Он споткнулся, выпрямился и быстро зашагал в восточном направлении, навстречу ветру.

Конечно, размышлял он, переходя Парк-авеню, Вирджиния была абсолютно права. У него не только не было выбора, но единственная, открытая для него возможность была в то же время вполне приемлемой для него. Но почему Вирджиния должна быть непременно права? Почему, спросил он себя, она не может быть отчаянно неправой?

«Пошли его к черту, Вудс». Палмер представил себе, как Вирджиния произносит эти слова. «Скажи ему, что ты не тряпка и не подставное лицо, не игрушка в чужих руках. Пусть он делает, что хочет, Вудс. Что бы ни случилось, у меня есть ты, а у тебя есть я. В любом другом случае…»

Отныне я объявляю вас тюфяком и бабой.

Он постоял на углу Лексингтон-авеню и постарался сориентироваться. «Блумингдейл» был темен, за исключением весело светящихся витрин. Он направился было к ним, к этому оазису дружелюбия, и не успел дойти до первой, как свет во всех витринах выключился на ночь. Вот тебе к номер!

Палмер снова повернулся и пошел к Третьей авеню. Его цель была на востоке: это он точно помнил. Там была оставшаяся на этот вечер работа. Квартира Бернса: обязательное представление. Но как много все-таки знает Эдис?

– …обчищен в Вегасе, поставив прямо на красные. Может, я не заметил…

– …жалкий щенок, вонючий балбес с пятьюдесятью собранными голосами…

Обрывки фраз будто эхом отдавались в его голове. Он добрался до Третьей авеню и снова двинулся в восточном направлении. Холодный ветер донес слабый запах речной воды, лишь недавно сбросившей зимний лед.

– …вовсю развлекаясь с этой… в своем кабинете, в то время как его жена…

– …прими свою отставку в интересах…

Палмер заморгал и остановился как вкопанный. Голоса были вполне реальны, хотя он знал, что это галлюцинация. В самом деле, он не мог слышать их, догадался он, потому что это были не слова, но удивительно яркие картины его душевного состояния. Палмер глубоко вдохнул в себя ветер, так что легким стало больно. Потом продолжил свой путь на восток.

– …заканчивает подписывать документы, мистер Лумис, и теперь…

– …не думаю, что мистер Бернс по своему калибру подходит для совета директоров, но, если вы…

Палмер дошел до Второй авеню и долго смотрел на подъем к мосту Куинсборо. На какой-то момент его охватило желание перейти через реку вместо встречи с Бернсом.

– Правда, на другой стороне тоже ничего хорошего нет,– заметил один из голосов.

Палмер открыл дверь кафе «Недик» и сел у стойки.

– Черный кофе.

– Счашку скоффа, без муу,– повторил бармен с каким-то невероятным акцентом.

Палмер поморщился. Весь вечер, скорее почувствовал, чем подумал он, напитки он заказывал на более или менее элементарном английском, видимо, лишь для того, чтобы буфетчик, официант или бармен немедленно превращали этот английский в некую разновидность языка чоктау[65].– А что я должен сказать, если хочу молока? – спросил он.– Мне му-у!

Бармен и единственный посетитель в кабачке вежливо засмеялись. Палмер взял кофе, обхватил чашку пальцами, пытаясь согреть их. Потом начал пить горький напиток.

– …видел нашу старую приятельницу около часа назад,– рассказывал бармен своему клиенту.

– Она наведывалась к тебе выпить кофе…

– Не-е. Она нашла себе занятие получше. Роется в мусорной корзине, вытаскивает газеты.

Клиент засмеялся:

– Старая кикимора не умеет читать.

– Не для чтения,– объяснил бармен.– Чтобы завернуться. Ведь на улице холодно.

– Ну и умора, черт возьми!

Бармен захихикал:

– Только с ней небольшая оказия вышла, можно сказать, ее штука одна укусила, когда она запустила свою воронью лапу в мусорный ящик. Я наблюдал из окна. И все видел. Она засунула руку в ящик и, наверно, напоролась на консервную банку. Боже! Можно было подумать, что ее укусила змея. Она завопила, завизжала, заплясала вокруг ящика, пытаясь освободить руку. Но банка зажала ее крепко. Наконец она вытащила руку и помчалась по улице.

Собеседники весело загоготали, представив себе эту картину.

– В другой раз не полезет по мусорным ящикам,– сказал посетитель.

– Кровь хлестала, как из заколотого поросенка.

– И в самом деле наткнулась на что-то, а?

– Порезалась, дай бог.

Слушая их веселый разговор, Палмер допил кофе и положил на прилавок десятицентовую монету. Потом встал и вышел на улицу. Ветер ударил в него. Но теперь, когда в желудке был горячий кофе, ветер показался Палмеру гораздо слабее. Он пошел на восток, немного под гору, пока не добрался до Саттон Плейс. Оттуда повернул на юг. Ну и город, подумал он. Ну и люди. Хладнокровные, ожесточившиеся люди.