Банкир

– К сожалению, да. Эта штука изменчива. Двух одинаковых пар не найти. И у каждой пары она меняется из года в год. Но кончается все всегда одинаково. Как бы супружеская жизнь ни начиналась – как узаконенная страсть, или взаимное согласие, или обоюдное желание размножаться и растить детей,– она всегда кончается одинаково: соглашением между двумя умирающими стариками, у которых нет сил встретить смерть в одиночестве.

Палмер скорчил гримасу:

– До чего же увлекательные мысли высказывает Джинни Клэри.

– Ты бы перенес этот разговор гораздо легче, если бы время от времени сталкивался с некоторыми из этих полуночных мыслей с зазубренными краями.

– С зазубренными краями! Эта последняя была усыпана битым стеклом.

Она негромко рассмеялась:

– Может быть. Но ты сам знаешь, насколько это правда. Все мы, кому уже за сорок, понимаем это. Страна Увядание, город Закат. Но одинокие люди, вроде меня, сталкиваются с этим еще более резко, лицом к лицу.

– Чтобы столкнуться с чем-нибудь подобным лицом к лицу,– проворчал он,– тебе нужно очень сильно вытянуть шею.

– Да, но таким путем обычно узнаешь очень много полезных вещей. Ну, например, кто ты есть на самом деле. Испытываешь ли ты действительное влечение к тому, чем ты занят.

– О,– тихо произнес он.– Влечение?

Она посмотрела на него, лицо ее было абсолютно безжизненным.

– Я имею в виду к работе, Вудс. Я имею в виду к ЮБТК. Я не имею в виду…– Она сделала легкий взмах рукой.– Я бедное дитя трущобы. Нас множество, локтями пробивающих себе дорогу наверх. Сначала мы выясняем правила и кто их устанавливает. Потом придерживаемся этих правил. Вик Калхэйн сделал это в значительной степени по-своему. Он чувствует себя очень свободно в своем настоящем виде. Мак Бернс сделал это, по его мнению, на условиях, предоставленных ему теми, кто создает эти правила. Он бесится от того, что вынужден им подчиняться, и вот почему ему вообще это не удалось. Несмотря на его крашеные волосы. Я… я думала, что мне неплохо удался рывок из-за спин гонщиков, удалось пройти, так сказать, дуриком, как случается с негритянскими чемпионами-боксерами, и еврейскими учеными, и итальянскими певцами. Ты знаешь, существуют определенные дозволенные категории. У евреев более широкий выбор. Им не обязательно быть учеными. Они могут быть музыкантами, или комиками, или судьями. И вот какой я стала – вся для ЮБТК. Если не считать того, что, как оказалось, я не понимаю, не люблю этого занятия и не дорожу им. Может кончиться тем, что я брошу и сберегательные банки также. Но в настоящее время благодаря тебе я, кажется, стала банковским экспертом, и это дает большие деньги.

– Что это за правила,– спросил Палмер.– Кто их устанавливает?

– Детка-лапочка,– ответила Вирджиния, подражая голосу Бернса.– Неужели ты не знаешь? Ты устанавливаешь правила.

– Я?

– Ты и тебе подобные.

Он медленно кивнул:

– В общем, БАПы.

– Я не знала, что ты слышал этот термин.

Он криво усмехнулся:

– Подпольная организация утратила бдительность. Шифры попали в руки врага.

– Ладно.– Мгновение она казалась смущенной. Потом несильно тряхнула головой.– Тем не менее все совершенно ясно. Ничто не держит меня в ЮБТК. И поэтому я ухожу.

– Чепуха.

– Нет. Это правда.

– Просто вежливая, уклончивая чепуха.

– Нет. Это еще не вся правда. Но это правильно.

– Тогда давай зафиксируем оставшееся,– предложил Палмер.

– В этом нет нужды.

– Думаю, что есть.

– Тебе будет противно слушать, а мне противно говорить.

Палмер на секунду поднял руки.

– Ладно. Давай как можно быстрее пройдем через трудную часть. Ты хочешь выйти замуж. Я не могу жениться на тебе. Следующая ступень.

– Последняя остановка.– Она похлопала по его руке.– До свидания.

– Это же невозможно! – взорвался он.– Просто бессмысленно.

Она встала и посмотрела на него сверху вниз. Ее рука потянулась к волосам Палмера. Прикосновение ее пальцев к его виску напоминало дыхание холодного ветра.– Я должна быть очень прямой и жестокой,– сказала она вполголоса.– Я бы сказала, что твое чувство – оскорбленный эгоизм. Но тебе это все равно не помогло бы. Так что слушай: я связалась с тобой на слишком низком уровне, чтобы выносить близость дальнейшей работы с тобой в одном учреждении. Необходимость видеть тебя каждый день, даже минуту-другую слушать или нечаянно слышать твой голос, необходимость видеть твое имя, напечатанное на бумаге… Все это убивает меня. Прощай, дорогой.

Он встал.

– Мы можем?..

– Нет, мы не можем. Я не знаю, насколько сильной ты меня с-считаешь.– Ее голос сорвался, и она быстро отвернулась.

– Послушай, если бы я мог…

– Ты не можешь.– Она старалась говорить ровным голосом.– И в конце концов, Вудс, ведь это… очень л-ловкий ход. Все гениально просто. Понимаешь? Ты должен понять. Если я работаю на сберегательные банки…– На мгновение ее голос стал тише. Она с трудом глотнула.– Если я там, а ты в ЮБТК… я имею в виду магнитофонные записи,– добавила она сдавленным голосом.

– Что-о?