Банкир

– Скорее второе. И еще – это должен быть «ликвидный товар».

– Все они смертники… Вот только – снайперов такой квалификации, особенно «дальнобойшиков», по пальцам можно пересчитать. И хозяева их берегут.

– А все же… Нужно, чтобы молчал, как камень.

– Найдем. Как быстро отыскать?

– Немедленно.

Герман подумал мгновение:

– Среди славян так скоро не получится. Да и не нужно… Поискать на Востоке?

– Да пусть будет хоть негр преклонных годов, лишь бы умел стрелять и концов никаких не оставил! Совсем!

– Кого устранять?

Магистр положил перед Германом фото.

– Ну что ж… Тому, кто получает пулю, деньги уже не нужны, – прокомментировал тот.

– Это даст нам не просто время, а почти неограниченное время.

– Неограниченного времени не бывает.

– Нам хватит. Тем более и Валериан знает теперь свой срок. – Магистр быстро взглянул на бесстрастное лицо Германа:

– Думаешь о том, кто отмерит твой?

– Нет. О том, кто уже отмерил наши.

* * *

Магнитофон звучал скорее фоном. Слов песни Али не понимал. Он не знал русского языка. Когда Мохаммад Латиф обратился к нему, он только плечами пожал: почему нет? Работа – она везде работа.

Мороз вдруг упал нешуточный, а сколько придется ждать – неизвестно. Но он привык. Порою в горах ему приходилось лежать недвижно сутками; казалось, тело застывало настолько, что теряло всякую способность шевелиться, но когда возникала необходимость, он делал выстрел. Единственный. Смертельный.

Более всего он гордился недавним поединком с неведомым снайпером. Про себя Али прозвал его Шайтан. Это был великий стрелок, но он был западный человек, это Али чуял, и потому не мог не победить. Западным людям не хватает терпения.

Ему хватило. Он застыл как камень и лежал без движения, без сна почти двадцать часов, всматриваясь в щемящую синеву снега… Он знал – противник здесь, рядом.

Он ждал.

Шайтану ждать надоело. Али знал, как это происходит. Сначала затекают ноги и спина, потом – шея. Потом начинает гудеть голова. А цель на узкой серпантинной дороге так и не появляется. Но вот – слышен шум мотора, натужный, с всхлипами усталого механического сердца в разреженном горном воздухе; появляется грузовик… Но – не тот. Цели нет. Снова ожидание. Снова напряжение – гудят несколько моторов, и снова – пусто. Не те. А пейзаж уныл и однообразен, ничто не нарушает безжизненного безмолвия гор…

Шайтана нанял Мустафа. Шайтан убил Алифа Казми и Айюба Зульфикара. Теперь его целью был сам пир Ахмад Мансур Латиф. Белый порошок… Белый порошок, разрушающий души неверных и приносящий в эти суровые края доллары… Белый порошок, рождающий иллюзии рая и позволяющий Ахмаду Мансур Латифу строить рай на земле, в благословенной Аллахом долине – белый дворец, неприступный, словно крепость, полный роскоши, неги, темноглазых гурий и светловолосых, светлоглазых дочерей шурави… Белый порошок, так похожий на снег…

Шайтан устал ждать. Значит – устал жить. Когда пошел «караван» – приманка для Шайтана, – он заволновался. Нервы. Двадцать часов ожидания. Двадцать часов пронизывающего холода ночью и слепящего солнца днем. Двадцать часов напряженного вслушивания в звуки. Двадцать часов неподвижности. Шайтан очень хотел заработать свою кучу зеленых бумажек, чтобы где-то там, в чужой стране, построить свой рай и свой замок. Но он устал ждать.

Али зафиксировал в сеточке оптического прицела ворохнувшийся ком снега.

Похоже, он не ошибся. Вой моторов каравана стал высоким, словно грузовики мотали на колеса не километры серпантинки, а души убитых, сгоревших на этой дороге машин и людей… Вот он, джип, в котором должен был ехать пир Ахмад Латиф. Бронированное стекло – не препятствие для пули крупнокалиберной винтовки… Сейчас…

Вспышка! Пламегаситель не может полностью укрыть выстрел из винтовки калибра 12, 7 мм. А другого Шайтану сделать не дано. Он устал. Пусть отправляется в ад.

Пуля, выпущенная из винтовки Али, разнесла голову снайпера в куски. Белый комбинезон, слившийся со снегом, – вот все, что осталось. Хоронить его не будет никто. Люди Латифа заберут винтовку и снаряжение, обдерут труп дочиста – одежда добротна и вполне сгодится кому-то или на продажу. Шайтана не останется и следа – ни в этом мире, ни в каком другом…

Приходит срок и вместе с ним озноб, и страх, и тайный жар, Восторг и власть…