Бансу

«Шаврушка» все-таки взлетела — правда, это еще ничего не значило. С трудом выведенный из анабиоза мотор полутораплана кашлял не хуже особиста, штурвал слушался со скрипом. На высоте километра небо сжалилось над ними (Ш-2 пробил облачность), но шансов на то, чтобы благополучно опуститься на выбранное для посадки озеро, плавающее где-то внизу в серо-лиловом студне тумана, оставалось предельно мало. Однако Чиваркин, всей своей дубленой шкурой доверившись опыту и какому-то шестому чувству, все-таки повел гидроплан в направлении цепи аляскинских гор — в случае благополучного приводнения до склона с предполагаемым парашютом оставалось бы совсем ничего — а там… Впрочем, он даже не размышлял, что будет там…

Пик «пятнадцать-шестнадцать» неожиданно выскочил прямо по курсу: тонкий, блестящий, подобно штыку: ходящая вверх-вниз «Марь Ивановна» чуть было не нанизалась на него, словно бабочка на иголку. Снегом сверкнул хребет. То самое Васино чувство, то его наитие, та интуиция привели самолет к цели: теперь оставалось невозможное.

Перекрестившись, летчик выключил двигатель: «трын-трын-трын» — отозвалось сердце Ш-2, прощаясь с самоубийцами, винт над ними, стрекотнув пару раз, безвольно застыл, на мгновение воцарилась тишина, смертная и ледяная (даже майор перестал драть горло), а затем все громче запел обтекающий фюзеляж и крылья воздух.

— Садимся! — закричал Вася, начиная планирование.

— Бараны! — кричала отчаянно техник.

Несмотря на то что с водным «аэродромом» Чиваркин трагически промахнулся, сжалившийся над ними Господь перехватил инициативу у дамы с косой, посадив беспомощный гидроплан на низкий березовый лес. Нырнувшая в беспросветное желе тумана старушка задела брюхом одно из невидимых деревец и подпрыгнула, когда неожиданно самортизировали его ветви. Затем все вокруг затрещало; листва билась в кабинные стекла. Подминая собой березняк, «Ивановна» поехала куда-то, словно санки с пологой горки и, окончательно запутавшись, застряла в кустарнике.

Озеро оказалось совсем близко: они не дотянули до него каких-то там десять метров. Проникший в разбитую кабину дождь моментально смыл пот с искаженных лиц. Чиваркин с Богдановной сидели молча: каждый ощупывал себя, ощущая наличие рук и ног и убеждаясь в отсутствии переломов и вывихов. Затем пилот и техник одновременно обернулись: особист Крушицкий, не обращая внимания на сочившуюся с ободранного лба кровь, уже разворачивал на коленях мокрую скользкую карту. В отличие от Чиваркина и не менее ошеломленной спасением амазонки безбожник отнесся к чуду как к данности. Вытащив компас, майор сверялся с направлением последующего рывка: задерживаться возле покалеченной «Марьи» он явно не собирался.

Крушицкий и выпрыгнул первым — на березовые ветви, на осоку — упал, вскочил, не обращая внимания на перемазанные глиной куртку и галифе. Затем этот тощий, безжалостный опричник сверил озерцо с картой.

— Кэрбиш, — определил название. — Если так, то отсюда до места километров восемь, не больше. Начинаем движение…

— Погодите, товарищ майор. Дайте хоть передохнуть чуток, — взмолился прыгнувший следом Чиваркин, удивляясь присутствию в тщедушном теле майора непонятно откуда берущейся силы: прямо как черти его все время куда-то тащили!

— Пять минут, — отрезал Крушицкий.

— Подготовиться надо, — не уступал Вася.

— Две луковицы. Две банки тушенки. Хлеб. Вот и вся подготовка.

Богдановна слезла сама, не обращая внимания на протянутую руку летчика. И смачно сплюнула, обходя застрявшую в ветвях, накренившуюся амфибию. Смотрелась «Марь Ивановна» печально — что, впрочем, было не удивительно. Правда, винт не погнулся. Машина настолько удачно прокатилась по мокрому березняку, что крылья тоже не пострадали. Однако фюзеляж биплана был нещадно измят, стенки кабины вдавлены, стекла разбиты. Поплавки представляли из себя еще более жалкое зрелище: вот почему во время первого, на глазок, осмотра техник не скупилась на выражения.

Затем совершившая ознакомительный круг, не менее упрямая, чем майор, женщина наотрез отказалась покидать самолет.

— Вытаскивать твою рухлядь я не намерен, — жестко сказал Крушицкий.

— Я от «Машки» никуда не уйду.

Кое-как амазонка вскарабкалась на крыло и принялась отвязывать притороченные ящики, не обращая на мужиков никакого внимания.

— Тогда жди помощи, — зло крикнул ей особист в спину. — Жратвы оставим. Вот ракетница. Спички. От зверья, в случае чего, отобьешься…

Богдановна даже не оглянулась.

— Время, — захрипел Крушицкий, поворачиваясь к Чиваркину: горение нездоровых глаз особиста легкой прогулки не обещало. — Давай, капитан, пошевеливайся…