Баопу-цзы

Некогда Цзы-цзинь[394] отказался от обязанностей столоначальника и отверг бремя наследника престола, но царь Лин-ван отнюдь не обвинил его в отсутствии сыновней почтительности. Когда господин Инь[395] снял свой официальный костюм и развязал свой пояс чиновника, отказавшись от своих обязанностей стража, правящий дом Чжоу не обвинил его в преступлении отсутствия преданности. Почему это было так? Да потому, что те люди показали, что они наделены глубокой искренностью и отнюдь не пренебрегают делами своего поколения и не выказывают пренебрежения к монарху. Просто их предпочтения отличались от общепринятых, тогда как направленность воли обычных людей всегда одинакова.

Государь, следующий Дао-Пути, даже если ему и приходится глотать неприятное, все равно остается преисполненным блага и доброжелательности, он знает, что сердца людей нельзя считать одинаковыми и что природа людей различна — кому нравится скрываться в своем доме, а кому выходить к народу; поэтому он не принуждает и не запрещает, превознося великий свет служения; стоя выше всех, он не проявляет признаков односторонних пристрастий и гнева, и тогда нижестоящие обретают радость достижения желаемого им. Поэтому повсюду слышатся воспевающие такого государя голоса, а слава его распространяется до пределов мира. Слыша об этом, алчные и жадные испытывают глубокий стыд и раскаяние, так воздействует этот нрав государя. Я слышал, что когда дует теплый ветер, меха и печи отдыхают, а когда проявления истинного Дао-Пути становятся редкими в мире, необыкновенные мужи уходят со службы.

Ныне все утраты и смуты подошли к концу и мир вернулся к равновесию. Быки получили отдых, и боевых коней пустили пастись на воле; сигнальные костры погасли, и дым исчез; копья и щиты отложены, луки и стрелы вложены в колчаны, а гончие псы сварены в котлах. Цзы-фан[396] покинул палатку в походном лагере и вернулся в свое селение, а Синь и Юэ[397] освободились от лат и шлемов и занялись рыболовными крючками. А тем более это относится к мужам, изучающим путь бессмертных, которых не наберется и одного на десять тысяч. Так почему же государство должно сожалеть о том, что оно не использует этих людей?!

Ведь их дела заключаются в том, чтобы уменьшать раздумья и умалять желания, их занятия направлены на сохранение целостности тела и возрастание долголетия. Они ненавидят безобразие сражений и битв и не приносят вреда простым людям. Так в чем же может заключаться их преступление?

Горы Хуашань и Хэшань чрезвычайно высоки, а лазурное море чрезвычайно глубоко. Высоту этих гор не увеличить, насыпая на них пыль, а глубину этого моря не углубить, вычерпывая из него воду. Срывая горную почву, не сделаешь горы ниже, а зачерпнув ложку воды, не сделаешь море уже. В каждом поколении бывает еле-еле несколько бессмертных, так неужели же из-за того, что они не участвуют в делах мира, человечество понесет урон и его дела обесславятся?!»

Некто сказал: «Если этот путь бессмертных все-таки можно искать и обрести, то почему же пять канонов конфуцианской классики ничего не говорят об этом, почему Чжоу-гун и Конфуции молчат об этом, почему совершенномудрые не спасались от мира и почему мудрецы не были наделены благом долгой жизни? Если Чжоу-гун и Конфуций ничего не знали об этом, то их мудрость нельзя считать совершенной, а если они знали об этом, но не учили этому, то значит, что никакого пути бессмертных просто не существует».