Бар

– Хороший пример. Очевидно, что, когда кто-то из Хранителей покидает Бар, ему необходима замена. В этом случае Шут… Как бы это точнее выразить… Выходит на охоту, Бармен проводит нечто вроде собеседования, и, если всё проходит как надо, кандидату делают предложение. Если он его принимает, мы восстанавливаем равновесие, если нет – всё начинается заново.

– А что происходит с кандидатом в этом случае?

– Да… ничего, в общем. Один коктейль, и он возвращается к своей обычной жизни. То есть, конечно, уже не совсем обычной – в качестве извинения за потраченное время мы иногда немного корректируем то, что возможно.

– То есть я – кандидат, а вы мне сейчас предложите коктейль?

– Алекс! Я – не Бармен, в рюмке – водка, и эта рюмка – моя. А вы – не кандидат. Потому что в Баре сейчас полный комплект, все Хранители на месте, и все утверждают, что не имеют планов по уходу.

Впервые, с начала нашего разговора Гера посмотрела мне в глаза. Её глаза были цвета моря, проглядывающего сквозь лёд.

– И… что это значит?

– Именно этим вопросом здесь все и задаются… Вернее, не совсем этим. С вашим вопросом как раз всё понятно. Вы должны заменить кого-то из Хранителей. И, конечно, замените. Вопрос только в том, кого. Ещё точнее – каким образом.

– Простите, Гера, вы намекаете на то, что мне придётся кого-то убить?

– А вы бы смогли? Пробовали уже? Что предпочитаете – яд, пистолет, удушение?

Подо льдом проплыл косяк светящихся рыбок – Гера улыбалась.

– Алекс, я не знаю, что вы должны и не должны делать или что сделаете. И никто не знает. Герман, например, вполне уверен, что вы пришли занять его место. И, как настоящий мужчина, готов принять это с честью, и даже обучить вас. Теоретически. Практически же он боится сильнее многих из нас, потому что Тремс в тот раз превзошла саму себя. Она сказала: “Это будет неожиданно”. Как-будто у кого-то бывает по-другому…

– Тремс? Кто это?

– Всему своё время, Алекс, всему своё время… Тремс не из тех, на встречу с кем стоит торопиться. Хотя… многие торопятся… Это называется героизм…

Рыбки исчезли, лёд припорошило снегом, паузы в речи Геры становились всё длиннее, но перебивать её больше не хотелось. В конце концов, пока этот разговор выглядел если не самым осмысленным, то уж точно самым информативным изо всех, что у меня были за последние сутки.

Рассказ Хозяйки

Знаете, мой отец… он был… военным. Я тогда не думала, совсем не думала о том, что это означает – быть военным. Все эти слова про доблесть, отвагу, честь, долг – всего этого я не знала. Зато я точно знала, как отличить военных – они всегда носят форму. Отца без формы я почти не помню, и его друзья, которые приходили к нам в гости, тоже всегда были в форме. Сейчас в это сложно поверить, но и о войне я тоже не знала ничего, а слово “военный” никак не соотносилось у меня с ужасом и смертью. Я просто видела много мужчин в форме. Почему в форме? Очевидно – они же военные как папа. А папа всегда носит форму…

Теперь я уже могу признаться. Я была влюблена в них всех. Они казались мне невероятно высокими, что в том моём возрасте автоматически означало “невероятно красивыми”. От них всегда резко и свежо пахло. Я чувствовала это, когда кто-нибудь из них полуцеремонно-полуснисходительно наклонялся поцеловать мне руку. Знаете, я не помню ни одного лица. Меня, как вы понимаете, много спрашивали потом об именах и лицах. Но я, действительно, не помню. В холле при входе у нас висела огромная люстра, и я всегда видела их в окружении волшебного золотистого сияния. Они казались мне героями, даже полубогами. Великолепными и недосягаемыми. Когда они заходили в библиотеку, шедший последним отец закрывал двустворчатые тёмного дерева двери, а я представляла, что они вернулись с великой битвы или, наоборот, планируют её. В сущности, была не так уж и не права… Они были громкими как водопад. Слов не разобрать, но сильный, уверенный гул, слышимый мной из-за дверей, одновременно завораживал и успокаивал. Я брала кукол, сажала их прямо на полу и рассказывала о подвигах, которые предстоит совершить моим героям. Потом они выходили и вместе с ними – остро-дурманящий аромат крепкого табака и чего-то ещё, мне тогда не знакомого. С тех пор я… знаете… люблю иногда зажечь сигару и просто положить рядом, сигары ведь тлеют очень долго… Обычно они смеялись и так, смеясь, шли в столовую. Детей за стол, конечно, не допускали, но однажды мне удалось незаметно приоткрыть дверь. Отец и мама сидели на противоположных концах стола, мама была в голубом, я видела только её спину. Спина была похожа на цветок ириса, склонившийся к одному из своих листов. На новой картине – нам тогда часто домой привозили картины, статуи, мебель и другие красивые вещи – были ирисы, и листы у ириса были неяркими, их цвет был ближе к серому, цвету военной формы.