Бар «Безнадега»

«Зачем тебе такой Бог? Такой отец? Мы ведь оба знаем, что твоя ведьма ошибалась, и Он действительно жесток! Так может пора сменить власть?»

Я консервативен.

Я вгрызаюсь в Амбреллу все глубже и глубже, чувствую, как наливаются, распрямляются из-за проглоченного крылья, даже сломанные. Главное, чтобы кости нормально срослись, иначе придется заново ломать.

«Подумай, падший, Он ведь может забрать ее так же легко, как и в тот раз, стоит тебе что-то сделать не так - и все, прощай, Лис», - тварь просовывает руку в меня почти по локоть. Боль такая, что на миг я почти разжимаю пальцы, чтобы оттолкнуть ее от себя, но потом все же прихожу в себя.

Нельзя. Еще немного.

Кукла шипит и стонет, потому что сильнее разгорается мое пламя, потому что оно облизывает и пожирает все, до чего может в ней дотянуться. Жрет каждую смерть, каждую боль. Уверен, что по зданию на краю Москвы змеятся трещины.

«Ты мне надоел!» - ревет Ховринка бешеным зверем. А в следующий миг меня опять протаскивает спиной по полу. Валится на колени что-то тяжелое. Я понимаю что еще до того, как смотрю.

Спасибо, Отец.

Гвоздь ложится в руку как родной, плавит кожу, но это такая мелочь, по сравнению с кишками, готовыми вывалиться из разодранного сукой брюха, что я почти не ощущаю жжения. Успеваю зажать гвоздь в кулаке и отшвырнуть от себя ковчег прежде, чем его замечает Кукла.

Она идет ко мне, и я не пробую встать. Жду.

Тело твари теперь похоже на труп Алины: кожа совсем истончилась, почти просвечивает, позволяя разглядеть то, что происходит под ней. Зрелище странным образом завораживает своей неправильностью.

«Я буду жрать их обеих по кусочку. И твою бабу, и твоего ребенка, Аарон».

- У меня нет детей, - кривлюсь.

«А маленькая ведьма об этом знает? Буду наслаждаться их криками, лишу глаз, пальцев, сделаю с ними то, что ты сделал с моим телом».

- Свежо предание.

Она идет медленно, наслаждается сама собой. А мне хочется крикнуть, чтобы двигалась быстрее, потому что… потому что падают перья с крыльев, потому что кровь льется без остановки, потому что фигура суки становится все более и более размытой, а в ушах болезненный звон.

«Зря ты не веришь мне, зря все еще думаешь, что сможешь одолеть бога».

Ты не бог, ты сраный эгрегор. Пыль, как и сказала Эли. Я качаю головой и все-таки поднимаюсь ей навстречу, мерцаю, сжимаю в руках и всаживаю в шею гвоздь.

Снова прикасаюсь губами, ощущая жесткое, жестокое пламя.

Ни черта не вижу.

Ховринка визжит. Громко, пронзительно, так, что закладывает уши. Цепляется за меня, сжимает пальцы на горле. А я глотаю и глотаю, не понимаю, как в потоке всего этого Элисте смогла найти остатки гончей. Удивляюсь и горжусь ей бесконечно.

«Отпусти».

Уже бегу.

Еще несколько секунд, пара мгновений.

В голове все тот же мерзкий звон и гул, перед глазами темнота, свет впивается в плоть, шипит в крови, душит почище рук Амбреллы. Ну же, давай…

Очередной громкий визг, стон, драный хрип.

И я понимаю, что все. Хватит, еще несколько секунд и я свалюсь ей под ноги, так и не сумев ничего сделать. Надеюсь, я проглотил достаточно.

Щелчок пальцев, и за спиной эгрегора разевает пасть брешь, раздирая пространство, сжимая до крупиц время, забирая у меня остатки сил.

Попрощайся.

«Только вместе с тобой», - хрипит сука, и я чувствую, как меня утягивает следом. А перед глазами почему-то Элисте. Не в камере, не на костре. Элисте в темном сквере, пьяная, с пустой бутылкой текилы.

Прости, Лис.

Глава 23

Элисте Громова

Я чувствую спиной жар, стоит оказаться возле Саныча и Гада, оборачиваюсь и матерюсь, потому что теперь, даже если захочу, вернуться в храм не смогу. Периметр полыхает, Зарецкий, мать его, поджег все, что мог.

Языки пламени взметаются в небо, лижут облака, стрекочут и палят кислород. И это не пламя ада, это... оно… другое, рядом с ним мне больно, больно даже смотреть на огонь. Я злюсь, я просто в бешенстве. В таком бешенстве, что почти упускаю момент, когда кто-то забирает тело Алины из моих замерших рук.

Подстраховался, да?

- …Эли?

- Что? – я встряхиваюсь, смотрю на Саныча, понимаю, что не слышала вопрос.

- Что там происходит?

- Не знаю! - рявкаю и тут же с шумом захлопываю рот. Делаю длинный, глубокий вдох. - Зарецкий заставил меня уйти, я вытащила из эгрегора остатки гончей… По крайней мере, все, что смогла найти, и ушла. Он там с этим… Пьет ее…

- Дурак, - комментирует Литвин, - гребаный дебил, - закуривает, лязгает крышкой зажигалки, смотрит, сощурившись, на огонь. – Святоша? – косится он на одного из парней Гада. – Что думаешь?

- Могу попробовать, но… я хрен знает, что оно такое и откуда Зарецкий его вытащил.

- А мы уверены, что это все еще Зарецкий? – спрашивает с сомнением Гад. – Леший, останешься с телом, - добавляет тут же и кивает на вопросительный взгляд Святоши. Мужик пожимает плечами и протискивается мимо меня к кромке пламени.