Бар Либерти

Одни журналисты узнавали почерк чекистов, другие — методы британской Интеллидженс сервис.

Мегрэ огляделся, не понимая, почему это вдруг ему стало неуютно. И понял. Из окна от застывшего моря повеяло прохладой. Он встал и задернул шторы.

«Так, так! А в этом кресле с подушками, несомненно, сидела женщина за каким-нибудь рукоделием…»

Рукоделие и впрямь отыскалось — вышивка на маленьком столике.

«Другая сидела в том уголке».

А вот и книга: «Личная жизнь Рудольфе Валентине»…

«Теперь не хватает только Джины с матерью…»

Внимательно приглядевшись, можно было заметить легкое покачивание воды возле прибрежных скал. Мегрэ снова взялся за фотографию с отметкой фотографа из Ниццы.

«Чем меньше шума, тем лучше!»

Иначе говоря, от него требовалось как можно скорее разузнать правду и разом оборвать все досужие разговоры журналистов и населения.

Послышался шум шагов по гравию дорожки в саду.

И через несколько мгновений из прихожей донесся низкий и довольно мелодичный звон колокольчика. Мегрэ отправился к двери и, открыв ее, увидел перед собой двух женщин и мужчину в полицейской Фуражке.

— Вы можете быть свободны… Я займусь ими. Входите, сударыни!..

Полное впечатление, что он принимает гостей. Мегрэ еще не успел как следует разглядеть их лица, но ему в нос уже ударил сильный аромат мускуса.

— Надеюсь, вы наконец поняли… — заговорила одна из женщин слегка дрогнувшим от волнения голосом.

— Черт возьми!.. — перебил ее Мегрэ. — Входите скорей… И устраивайтесь поудобнее.

Женщины вошли в дом, и комиссар смог их наконец рассмотреть. Испещренное морщинами лицо матери покрывал толстый слой белил и румян. Старуха остановилась в центре гостиной и оглядывалась, будто хотела убедиться, что ничего не пропало.

Вторая, помоложе, вела себя более настороженно: изучающе поглядывая на Мегрэ, она поправляла складки на платье и с деланным кокетством улыбалась.

— А это правда, что вас специально прислали из Парижа?

— Снимайте пальто, прошу вас… И присаживайтесь, где вам привычнее.

Женщины еще никак не могли сообразить, чего от них хотят. Чувствовали себя чужими в собственном доме. И боялись подвоха.

— Посидим, потолкуем втроем…

— А вы что-нибудь уже узнали?

Старуха резко оборвала дочь:

— Не болтай лишнего, Джина!

Честно говоря, Мегрэ до сих пор никак не удавалось настроиться на серьезный лад.

На мать, несмотря на обильную косметику, было просто страшно смотреть. А пышнотелая, даже, пожалуй, чересчур, дочка, обтянутая темного цвета шелками, тщетно силилась изобразить образ роковой женщины.

И потом, этот свежий запах мускуса, которым и без того пропитался воздух в комнате!

Ни дать не взять жилье консьержки в провинциальном театре!

Какая тут тебе драма! Какая загадка! Мамаша вяжет, присматривая за дочкой! А та почитывает о личной жизни Валентине!

Мегрэ снова занял место в кресле Брауна и лишенным всякого выражения взглядом принялся разглядывать обеих хозяек дома, невольно и не без смущения вопрошая себя: «И что этот чертов дуралей Браун мог делать в течение десяти лет с этими двумя бабенками?»

Десять лет! Долгие, похожие друг на друга дни, с солнцем и запахом мимозы, с колыханием за окном бескрайней синевы, и сонливые, нестерпимо медленно ползущие вечера, тишина которых нарушалась лишь плеском волн на скалах, а рядом две женщины: старуха в кресле и ее дочь возле торшера с абажуром из розового шелка…

Мегрэ машинально вертел в руках фотографию Брауна, имевшего наглость походить на него самого.

Глава 2 Расскажите мне о Брауне…

— Чем он занимался по вечерам?

Положив ногу на ногу, Мегрэ тоскливо взирал на старуху, пытавшуюся изображать светскую даму.

— Из дома мы выходили редко… Обычно дочь читала, а я…

— Расскажите мне о Брауне!

Старуха обиженно протянула:

— Он ничего не делал.

— Радио слушал, — вздохнула Джина, приняв очередную томную позу. — Насколько я люблю настоящую музыку, настолько же сильно ненавижу…

— Расскажите мне о Брауне. Он ничем не болел?

— Если бы меня слушал, — вмешалась мать, — не страдал бы ни печенью, ни почками… Мужчина после сорока…

Лицо Мегрэ тотчас выразило чувства человека, которому приходится выслушивать, как жизнерадостный олух травит старые шутки, ежеминутно заливаясь хохотом. Обе хороши! И чопорная старуха, и ее дочка с позами пышущей здоровьем одалиски.

— Вы сказали, что в тот вечер он вернулся на машине, прошел через сад и упал на пороге…

— Как если бы был мертвецки пьян, да! Я даже прокричала в окно, что не пущу его в дом, пока он не приведет себя в человеческий вид…

— Он часто приходил навеселе?

И опять ответила старуха:

— Если бы вы только знали, сколько нам пришлось вытерпеть за эти десять лет…

— Он часто приходил навеселе?

Каждый или почти каждый раз, когда выбирался из дому… Совершал паломничества, как мы говорили…

— И частенько ему доводилось совершать подобные паломничества?

Мегрэ не смог скрыть довольную улыбку. Выходит все же, Браун не все вечера коротал в обществе этих двух женщин.

— Да почти каждый месяц.

— И сколько они длились?