Барабан бьет сбор

Каждый второй тельян числился дворянином (неважно, что всего имущества одна коза и покосившаяся хибара) и имел очень специфические понятия о чести. Мужество, храбрость и готовность к самопожертвованию они ставили превыше всего, а убийство безоружных считали худшим из грехов. При этом не возбранялось сунуть в руки крестьянину меч, с которым он и обращаться-то не умел и зарубить с чистой совестью. Приличия соблюдены. И эта их вечная вежливость. Реально ничего не значит. У них там, в горах Тельяна, за ругань на месте убивают.

А вот намек про капитана Линча всерьез позабавил. Первый лейтенант Сенгелей хорошо умел просчитывать последствия. Может в другой ситуации он бы и отдал соответствующий приказ, сейчас шансов у его роты не имелось. Времена другие, результат получится ничуть не лучше. Задавят массой даже без карабинов. Тем паче в них и патронов нет. Специально приказал командирам отобрать перед походом на станцию. Излишне горячие выступления на данном этапе не требовались. Попугать – нормально. Убивать – рано и опасно.

Восемьдесят два года назад вошедший в пословицы капитан Линч отдал приказ стрелять по толпе крестьян пришедших к лорду с петицией и просьбой не распахивать пастбища общины. Что там ему показалось, за давностью лет и отсутствием возможности узнать мнение, осталось навеки неизвестно. С первого залпа было убито пять человек и почти два десятка ранено. После чего крестьяне, вместо того чтобы разбежаться в панике, воспользовались сельскохозяйственным подручным инструментом в несвойственных для их использования целях.

Взвод перебили, а попутно сожгли и поместье лорда вместе с его семьей. Пробитые головы – это, в общем, нормально, но на теле Линча обнаружили впоследствии 37 разнообразных ран, выколотые глаза, а кое-какие подробности состояния трупа в книжках для детей печатать категорически не рекомендуется.

Деревню для острастки сожгли каратели, но крестьяне не дожидаясь реакции властей, успели разбежаться по родственникам и в горы, разнося весть о случившемся. Многие лорды всерьез потом опасались слишком вольно вести себя с общинами на их землях.

Журналист прислушался и беспомощно пожав плечами, спросил Уну:

– Что он говорит? Я не понимаю здешний диалект.

– Вояк пропустят в усадьбу, – перевела она, пропуская особо красочные выражения, Шаманов совершенно не стеснялся публики. И то, до городских не дойдет, а если кто поймет, так замечания делать не посмеет. – Солдаты будут сидеть там и сторожить Берка не вмешиваясь, пока мы, – слова «ему кол в задницу не засунем», поддержанные довольным ревом, она дипломатично заменила, – не допускаем нарушения закона. Ничего им не продавать, ничего не давать добровольно, вплоть до воды из колодцев. Пусть объедают и пакостят в усадьбе. Будем митинговать прямо под окнами, всеми семью тысячами…

– Ого, – не удержался Саис, – …собравшихся.

– Я не обещаю, – сделав паузу, продолжил Шаманов своим гулким басом, далеко разносящимся по перрону, – подобно другим, счастья и процветания. Я могу сказать лишь одно: мы не имеем права ощущать свою принадлежность к патранам и рассуждать о прошлом или будущем величии страны, если сотни тысяч из нас вынуждены голодать и совсем обносились. Мы обязательно продолжим нашу борьбу. Если вы понимаете, о чём идёт речь, – вместе с вами! Если вы не хотите – без вас! Земля Патры – народу Патры!

Толпа взревела совсем уж жутко.

– Здраво Шаман!

– Слава Шаманову, – перевела Уна.

Общее настроение захватило и ее и тянуло тоже проорать нечто громкое, не сдерживаясь. Самый опасный момент миновал. Она не знала, как Стену удалось договориться с лейтенантом, но теперь лорду деваться некуда. Возможность заставить у него отсутствует. Придется или смириться с отказом платить повышенную аренду, либо не получать вовсе.

Интерлюдия

Парламент после длительного и бурного обсуждения (я подозреваю многие устали дожидаться решения) принял подавляющим числом голосов новый аграрный закон. Без нашего давления и постоянных действий Национальной Лиги вряд ли бы и наши внуки его смогли увидеть!

По нему устанавливался десятилетний срок аренды, во время которого запрещается поднимать цены. Буде хозяин не считает возможным в дальнейшем нести убытки, он получает компенсацию в размере суммарной стоимости участка исходя из налоговых поступлений, уплаченных поместьем.

С откровенным злорадством, я сообщаю, что лендлорды много лет да что, там практически столетий платили 2–3 % от добавленной стоимости. У любого крестьянина Патры налоговики из кармана вынимали до 17 %, не считая косвенных налогов. Сейчас столь одиозная практика аукнется богатым помещикам. Стоимость земли будет оценена достаточно низко земскими обществами на основании полной справедливости.