Барабаны пустыни

С тогдашними властями я был не в ладах, разоблачал их махинации в зарубежной прессе, поддерживал постоянный контакт с газетой «Голос нации» — органом египетской партии «Вафд». Эту газету я регулярно снабжал очерками и корреспонденциями о жизни Ливии, о положении моего народа, старался привлечь внимание ООН к его нуждам. Однако, хотя мои материалы и печатались под крупными заголовками на первых полосах, за свои труды я не получал ровным счетом ничего, даже мелочи, чтобы покрыть почтовые расходы. Так что положение у меня было сложное. Есть-пить человеку надо. Желудку нет дела до твоих идей и принципов. Дошло до того, что я всерьез подумывал: а не устроиться ли мне в какой-нибудь ресторан гарсоном? Сам-то я не видел в этом ничего предосудительного — и сыт был бы по крайней мере, — но что скажут люди? С общественным мнением как-никак тоже надо считаться.

Но вот повезло! Один оптовый торговец предложил мне место секретаря-счетовода.

Я явился на службу в семь часов утра, горя желанием не мешкая приступить к исполнению своих обязанностей.

Мне отвели стол — видавший виды высокий ларь, прикрытый сверху куском картона. Так называемый стол стоял в дальнем углу склада, битком набитого мешками с мукой, луком и углем, ящиками с макаронами, банками с медом, бутылями с маслом и уксусом. Протискиваясь между ними, я погубил свой единственный костюм. Припудренные мукой масляные пятна, жирные штрихи угля — ужас! Несколько обескураженный, я оглядел себя, махнул рукой и взялся за гроссбух. Но фортуна явно повернулась ко мне спиной. Переоценив прочность своего «стола», я оперся на него локтями и, проломив верхнюю крышку, провалился внутрь. Трое взрослых мужчин с трудом вызволили меня из плена. И все же я не унывал. У меня есть работа — это главное.

Однако и с работой дело не заладилось. Это только со стороны просто: приход-расход, дебет-кредит. У меня не было никакого опыта, да и вообще бухгалтерский учет — определенно не мое призвание. Я ошибался, даже переписывая готовые счета, и так запутал их, что в один прекрасный день терпение хозяина лопнуло, и он молча указал мне на дверь.

Народная мудрость гласит: «Все, что тебе пришлось истратить, сторицей возвратится к тебе потом». На знаю, как к кому, а ко мне это «потом» приходить явно не спешило…

Усталый и голодный сидел я вечером в полупустом кафе, подперев рукой щеку, точь-в-точь банкрот, услышавший на бирже сообщение о своем полном крахе. И тут ко мне подошел незнакомый мужчина и, в изысканных выражениях пояснив, что ему рекомендовали меня как человека культурного и образованного, пригласил меня с ним отужинать. Я был в недоумении, но не отказываться же!..

После завершения трапезы мой новый знакомец многозначительно спросил:

— Как вы смотрите на то, чтобы немного подзаработать?

У меня голова закружилась от радости. Недаром говорится: «После сытного обеда дела всегда идут успешнее».

— Видите ли, — продолжал мой собеседник, — мне бы хотелось, чтобы вы дали согласие стать учителем моей дочери.

Право, не представляю, что могло бы обрадовать меня больше. Учить молодую девушку!..

— Как ее зовут? — спросил я.

И тут моего благодетеля будто подменили. Игравшая на губах улыбка исчезла. Глага запылали гневом.

— Как вы смеете?! — вскричал он возмущенно. — Об этом грех спрашивать!

Пораженный, я извинился, сам не знаю за что, и, не говоря более ни слова, стал ждать, что за этим последует.

— У меня есть дочь, одна-единственная, любимая дочь. Вы будете ее учить. А теперь возьмите карандаш и бумагу и запишите условия нашего договора. Да, мы с вами заключим договор, как заключают между собою договоры два государства, и — я настаиваю на этом! — будем строго соблюдать все его положения.

Итак, первое: вы не должны видеть друг друга.

Второе: вы не должны знать имя моей дочери, даже и не пытайтесь узнать, впрочем, так же, как и она — ваше.

Третье: занятия будут проходить в моем присутствии.

Четвертое: если по каким-либо причинам я буду вынужден отлучиться, меня заменит старуха нянька.

Пятое: урок начинаем всегда в одно и то же время — ровно в три часа дня.

Шестое, — продолжал новоявленный законодатель, — моя дочь будет изучать только богословие и арабский литературный язык. Все остальное ей ни к чему.

Говорил он быстро, не давая мне вставить ни слова.

— Седьмое: писать запрещается. Так что никаких тетрадей, бумаги, карандашей.

Восьмое: вас будет отделять друг от друга плотная, глухая занавеска.

Девятое: разговоры на темы, не относящиеся к уроку, исключаются.

Десятое: во время урока не смеяться.

Одиннадцатое: никаких шуток, острот, анекдотов.

Двенадцатое: обойдемся также без песен и стихов.

Тринадцатое: на вопросы отвечать однозначно: либо да, либо нет — и никаких разъяснений.

Таких условий мой новый хозяин продиктовал более двадцати и заключил грозно:

— Не забывайте, я из бедуинов. Понимаете, что это значит? Все вижу, все слышу. Ничто от меня не скроется. Так что не пытайтесь меня обмануть, все равно ничего не выйдет.

Но самое главное было еще впереди.