Барашек и волк

Матушка у себя в кабинете — за приоткрытой дверью. Стоит с потерянным видом, смотрит в одну точку. В руках чашку кофе держит. Горячий — над ним аж дымок поднимается. Наверное, кружка пальцы обжигает. Но Матушка будто не чувствует.

Представляю, каково ей. Пустота, апатия. Почти физическая — выходит за рамки сознания. Внутренне понимаешь: это не нормально. Организм сопротивляется, пытается хоть что-то ощутить. Хотя бы обжигающую боль от горячей чашки. Но не получается. Есть лишь горький кофейный запах.

Больше не говорю про волка. Взрослые не поверят, накричат. А дети и так всё знают. Ванька рисунок оставил, на котором добрый серый пёсик уводит грустного мальчика.

Под вечер прибывает Дядя Спонсор. Застройщик, Сволочь. У нас много для него кличек. И не все цензурные. Игорь Кочерыгин — денежный мешок с позолоченным знаком доллара на пузе. Он почему-то позарился именно на наш дом и на наш участок. Хочет построить нечто прибыльное, холестериновое и с неоновыми огоньками.

Приходит к Матушке, говорит одно и то же. Только слова местами переставляет.

— Прости за грубость, но этим нянькам твоим место на дешёвом базаре. Кошёлки без образования. Плевать им на детей. Да и не удивительно, за такую-то зарплату. Что будешь делать, когда счета опустеют? Вы и так уже на всём экономите.

— Найду спонсоров, — тихо отвечает Матушка. — Сдам комнаты в аренду. Придумаю что-нибудь. Я обещала позаботиться о его детях…

— И ты о них позаботишься, если определишь в приют. Хороший приют с нормальными воспитателями. Сможешь к ним приезжать. А денег с продажи вам всем хватит. Здесь не жизнь, а антисанитария. Это попросту опасно. Вами уже соцслужбы заинтересовались. Несомненно, твой дед был хорошим человеком. Но пойми, он поступил безответственно, когда взял под опеку столько детей. И ты сейчас делаешь то же самое.

Отвратительно-обходительный Кочерыгин. Игрушки нам привозит. Матушке помощь предлагает. Только она не соглашается. Видимо, чует подвох.

Именно Спонсор натравливает все эти соцслужбы. Хочет, чтобы всё по закону, официально. Если подделает что-то, подкупит, пригрозит, журналисты кричать будут: «Злобный застройщик выбрасывает на улицу многодетную семью!».

Это его слова. Кочерыгин не боится при нас по телефону разговаривать. Специально приходит, чтобы мы слышали. И смотрит ещё так, с издевательской ухмылкой блендомеда: мол, что вы мне сделаете, малышня, кто вам поверит.

Только нам не нужна ничья вера.

Не получится у него по закону. Эти службы сколько не проверяли, уходили ни с чем. Оснований нет. Живём нормально, не голодаем. А антисанитарию прячем перед проверками.

Дед все бумаги оформил так, что не подкопаться. Официально нас усыновил и удочерил. Я видел документы, когда пробрался в архив. Не из любопытства. Просто все книги в библиотеке уже прочитал, хотел новую информацию.

Сегодня у Дяди Спонсора есть новые аргументы. Он приходит с видом победителя. Улыбается нам, подмигивает. Аж блестит от удовольствия. Перед кабинетом Матушки надевает скорбную маску. Я знаю, что он специально нас провоцирует. И остальные знают. Но сейчас сложнее. Сейчас любая эмоция может превратиться в злость. И Кочерыгин получит то, что хочет — трудных и агрессивных подростков. Поэтому лучше вообще ничего не чувствовать.

Спонсор заходит в кабинет, сладко говорит, яд свой впрыскивает. И получает горячий кофе в лицо — Матушка метко стакан запустила. Вскрикивает, над обожженной щекой руками трясёт.

Воспитательница подбегает, злобно каблуками цокает. Чуть ли не пинками выводит ошпаренного Кочерыгина. Заявляет: «Вам здесь не рады» — и захлопывает двери перед его носом. Она хоть и вредная тётка, но всё понимает.

Ночью жду волка, не сплю, слушаю, как тикают часы. Они затихают под утро — к трём часам. В комнату заходит тень, неслышно крадётся, еле дышит. Спрашиваю:

— Ты и меня когда-нибудь заберёшь?

Я теперь и двигаться при нём могу, и говорить. Почти год прошёл — научился.

— Да, — с шёпотом, с рокотом отвечает волк. Рычит внутри, чуть слышно. — Но не сейчас.

— Тогда зачем привязываешься?

— Пойдём, — говорит он.

В полнолуние, когда тепло, мы гуляем по крыше. Я давно нашёл лаз на чердак. О нём никто не знает. Тень скрывает меня от нянечек. Они не замечают, как хожу сюда — только ругают, когда засыпаю на уроках.

Волк не голоден. Но я всё равно представляю тиканье часов — это моя защита. Он идёт рядом, страхует. Невесомый, холодный, почти прозрачный. Не похож на призрака. Красные сосуды через кожу просвечивают. А внутри, прямо в груди, если хорошо присмотреться, можно увидеть алый сгусток. Бьётся, как сердце. Это заметно лишь при лунном свете.

— Я последний, — говорит-рычит тень. — И я должен жить.

Он рассказывает мне истории по ночам. Раньше здесь был волчий лес, волчья земля. Люди боялись этого места. Боялись оборотней и злых духов. Но знали, что так и должно быть. Волки принимали человеческий облик. Гипнотизировали, заманивали, уводили в чащу. Не из-за жестокости. Чтобы выжить.