Барбаросса

Дед Сашка с удивлением посмотрел на меня и сказал:

– Что и меня на расстрел тоже повезёте?

Сказано это было по-немецки, и Мюллер взглянул на деда вопросительно-удивлённо, поражаясь его способностям и тому, что в нём было заложено Творцом.

Я принял душ, побрился, надел приготовленную форму и вышел совершенно другим человеком с другими мыслями и настроениями. Правильно говорили мыслители, что форма определяет содержание.

Взглянув на петлицы, я увидел, что чья-то заботливая рука уже пришила к ним поперечный двойной серебряный жгутик оберштурмбанфюрера.

– Никак в полковники собрался, – сказал дед Сашка. Несмотря на свою простоту, дед видел всё и, похоже, не только глазами.

– Герр Александер, – сказал Мюллер, – вы знаете, зачем мы сегодня приехали к вам?

– Скажете – узнаю, не скажете, так и оставим, – отозвался дед.

Мюллера всё время ставила в тупик манера деда Сашки то снимать слова с языка, то прикидываться несведущим в известных делах. Похоже, что шеф всё ещё не до конца верил в способности деда, хотя сколько уже можно доказывать это?

– Если встречу тиранов готовить, то это одно, а если золотишко прятать, то это другое, – так же просто сказал дед.

Мюллер так и осёкся, поманив меня пальцем к себе, шеф приказал остановить всю звукозапись и удалить из дома всех посторонних, оставив лишь экономку, которая накрывала на стол.

– А фрау изменилась, – подумал я, – подобрела, стала поласковее под благоприятным воздействием деда Сашки.

Выполнив поручение шефа, я вернулся в комнату.

– И что вы хотели сказать о встрече двух лидеров, герр Александер? – спросил Мюллер.

– А чё тут говорить, – сказал дед, – встретятся, поговорят, да только ни о чём не договорятся. От жадности всё немецкой.

– Как это от немецкой жадности? – возмутился начальник гестапо.

– Да ведь с Россией легче торговать, чем халяву получать ценой крови своих солдат. И выгоднее Россию в союзниках иметь, чем во врагах. А вы себя уж больно высоко ставите и считаете, что с Россией сможете справиться. Ошибка это. Предложение России исходит не от слабости, а от мудрости. Русских мужиков ещё много погибнет, намного больше, чем ваших, да ведь зачем вам их ждать у себя в Германии. А они придут. Это им не в диковинку заграничные столицы штурмом брать. Лучше дело-то миром покончить, да только вы никак не можете от успехов своих протрезветь. Так вот зимой-то этой вам и дадут возможность головушку в холоде подержать, – довольно складно завершил свой монолог дед Сашка.

Другого человека за такие слова давно бы в концлагерь упрятали, да только дед Сашка не другой. Он такой, какой он есть.

Мюллер молчал. То ли понимал, что дед прав, то ли верил в немецкую удачу, то ли просто никогда не был в оппозиции и всегда исполнял указания действующего руководства, какое бы оно ни было. Власть есть власть.

– Не организуют ли русские покушение на нашего фюрера? – спросил шеф гестапо.

– В мыслях этого нет. Сталин-то из грузинов будет, а там законы гостеприимства чтут. Да и русские гостей всегда уважают. Могут по пьянке и морду набить, а по трезвому делу всё чинно и благородно, – сказал дед, – так что ты не сомневайся, всё будет честь по чести.

– Ты по-прежнему уверен, что разработчик плана нападения на Россию попадёт в плен со своей армией? – продолжил расспросы Мюллер.

– Так, значит, немецкому Наполеону синей ленточкой дорогу перекрыли, – оживился дед Сашка, – не дали ему русским нанести поражение, силы разделили и послали генерала на верную погибель. Как говорят, предупреждён, значит – вооружён. Вижу, что я говорю, а всё как об стенку горох. Дело-то ваше, я по этим делам убиваться не буду.

Многое дед Сашка не мог сказать по-немецки, и я помогал переводить идиоматические выражения, на которые был горазд старик.

– Здесь в Германии есть нужная для тебя сон-трава? – спросил Мюллер.

– Травы-то много, приносили всякую, называют её по-научному Pulsatilla, а мы по-простому прострелом называем, – сказал дед. – Тут у вас есть прострел горный, прострел луговой и обыкновенный. Вроде бы и цветочки похожие, да вот только условия у вас другие, нежели у нас. На практике материал проверять надо, а как на практике-то это проверить? Это же столетия нужны.

– Какие столетия, – недовольно сказал Мюллер, – у нас времени в обрез. По историческим меркам даже не минуты, а секунды, а ты про столетия говоришь. Сколько тебе нужно военнопленных для проведения опытов? Сто, двести человек? Тысяча. Через два-три дня у тебя будет всё. В лагерях гестапо исследовательского материала много.

– А что, давай, – сказал дед, – я их всех отправлю лет на десять-двадцать вперёд, избавятся от вас и жить будут ещё долго. А опыты над людьми ставить нехорошо, грех это большой и несмываемый, и наказание за это грех будет на этом свете, а не на том.

Глава 28

– Ты, старик, сегодня хочешь вывести меня из себя, – сказал зловеще Мюллер.