Барби играет в куклы

Вообще-то я совершенно не хотела, чтобы он поднимался со мной в квартиру. Я искренне считала что, доставив меня до подъезда, мой провожатый полностью искупил свою вину, даже, можно сказать, перевыполнил план. Но не тут-то было, он попытался снова ухватить меня за руку, когда помогал вылезти из машины. Видимо, это означало "подать даме руку", но вся штука заключалась в том, что конечности у дамы почти отказались работать, причем, все четыре разом. Я приложила сверхусилие, чтобы вылезти из машины самостоятельно, а не дать вытащить себя точно куль.

Потом я безо всяких терзаний нарушила одно из основных табу Полковника, то есть поехала в лифте да еще с мужчиной, да еще и не знакомым. Просто все мои ушибы, старые и только что приобретённые начали хором подвывать и скулить. Это, наверное, потому, что я слишком вжилась в образ жертвы, решила я.

Заветная цель была рядом, я начала медленно копаться в своей сумке, ожидая, когда же, наконец, мой благодетель откланяется и уйдет. Ну же, миссия по доставке "ценного груза" — не кантовать, не бросать — была выполнена, уже пора бы ему возвращаться восвояси. А я уж тут как-нибудь сама. Но нельзя же было рыться в сумке до вечера, и мне пришлось открыть дверь.

Непрошенный гость, как его, Арсений вроде бы… безо всяких церемоний прошёл в квартиру, хотя его никто не приглашал. Так, кто сейчас выйдет ему навстречу: Георг? А может, сам Полковник? Полковник, дорогой, любимый, выйди, пожалуйста, и выпроводи этого чужого дядьку! Как же, держи карман шире. Вот если бы он тут был сто лет не нужен, то сразу бы вылез и демонстративно продефилировал на своих кривых ножках: а кто это у нас здесь шляется? А когда нужен… Кстати, о кривых ножках… Георга тоже не было, никто до сих пор не затянул свою боевую песню.

Между прочим, чужак уже стоял на пороге светелки, правда, дальше не шел, смотрел, как и Полковник, с порога. А потом то ли кашлянул, то ли усмехнулся, я не поняла, и пошёл к выходу. Напоследок взглянул на меня точно на идиотку. Ну к этому мне не привыкать.

Мне нужно было набраться мужества и взглянуть правде в лицо, то есть в лицо самой себе. Но я решила принять эту самую правду дозами, постепенно, поэтому вначале предъявила свой распухший нос часам. В стекле, как мне показалось, отразился некий блин, и стрелки вроде бы чуть запнулись на месте. Амур испуганно трепыхнул крыльями.

Я тяжело вздохнула и побрела в ванную, что бы уж всё прояснить до конца. Конец этот, опять же, был очевиден, потому что зеркало мне никогда не льстило, а скорее наоборот. Так оно и вышло: нос походил на разваренную картофелину, глаза слегка косили. Может быть, Аристарх или как-там-его носит под рубашкой кольчугу? Нужно было идти к Бабтоне, но чуть ли не впервые мне этого делать не хотелось, потому что у неё наверняка найдется в запасе история про гангрену носа.

Нет, хоть в этом мне повезло, о страшных болезнях именно этого органа она ничего не знала. Правда, Бабтоня тут же вспомнила, как некий Борис, глухой как пень, сильно напившись, приложился всей мордой о косяк, да так, что его вместе с носом аж на неделю перекосило, а глаза полностью заплыли, после чего, заслышав малейший шорох, этот самый Борис загробным голосом вопрошал:

— Кто здесь? Кто это? Отвечайте!

Когда же глаза у него вновь открылись, слух снова исчез, теперь уже безвозвратно. Такие вот бывают потрясения.

Эту историю я выслушала вполне благосклонно, хотя она мне здорово напомнила другую историю и с другим участником, вернее участницей. Но глаза у меня на сей раз были почти на месте, и всё остальное тоже. И потом, увлеченная аналогиями, Бабтоня почти не интересовалась, откуда у меня-то взялся такой вот нос. А может, она уже начала привыкать ко всяким метаморфозам, происходившим с моей внешностью. Когда я, с очередным компрессом на лице уже собралась было отправляться к себе, Бабтоня особенным голосом сказала:

— Я ведь всю ночь не спала. Лёвчик вчера явился выпивши и сильно. Я прямо с вечера беспокоиться начала, сердце-то — вещун, и как в воду глядела. Ввалился, всё тут чуть не посшибал. Уж шуму от него было…

У меня тут же мелькнула дурацкая мысль, что теперь и Левчик, как вошедший в историю Борис, сидит теперь весь перекошенный и заплывший, и спросила испуганно:

— А где он?

— Так ведь ушёл себе на занятия, проспался и ушёл. Правда, от чая отказался, я ему рассольчику налила. Но запах точь-в-точь, как от нашего сантехника. Ксеня, это что же такое творится?

Я, позабыв про свой раненый нос, и сама думала — что? Напившийся Лёвчик… Это было совершенно невозможно.

— Он всё к тебе хотел идти, едва удержала. Пойду, говорит, и точка, мне с ней надо посоветоваться. Ксеня, ты поговори с ним, а то меня он не слушает. Ведь что удумал — так напиться. Как бы с дурной компанией не связался. Молодежь сама знаешь, какая теперь пошла.