Барби играет в куклы

Я досчитала до трех и осторожно подняла на говорившего глаза, но не выше бабочки под толстым подбородком. Господин слегка расплывался, но было очевидно, что всё в нем на самом высоком уровне — и эта самая бабочка, и костюм, и жесты, и бархатный раскатистый голос. И тон был таким… игриво-уважительным. Выступавший сказал, что вот сегодня они теряют своего холостого товарища (одобрительный смех в зале). Далее выступающий дал краткую характеристику самому "товарищу" (аплодисменты и смех).

А я, наконец, рискнула очень осторожно посмотреть на гостей. Узкий круг оказался довольно широким, с моей точки зрения, и на меня никто вроде бы особо уж не смотрел, а совсем рядом сидел дядька со свекольно красной физиономией и зализанными на бок редкими волосами. Кого-то он мне напоминал… Я взглянула на него еще раз. Го-о-споди… Да это же Полковник! А тут еще нудный гость стал желать Аркадию и э…э… У меня задрожали руки, и я чуть не опрокинула бокал, вот когда все посмотрели на меня. А этот важный дурак все тянул свое "э" и даже пальцами щёлкнул, подскажите, мол имя этой особы. Но Полковник почему-то подсказывать не стал, кажется, он делал вид, что никакого отношения ко мне не имеет. А мой жених, возможно, моего имени тоже не помнил, почему нет. И тогда идиот с бабочкой промычал: "Зэфир… прэлестный зэфир…". Тут все-таки очнулась Люшка и гаркнула на весь зал: Ксения! и чертов дурак наконец закончил свой якобы тост и, с явным облегчением высосав содержимое бокала, тоже рявкнул: "Горько!".

Аскольд встал, а я продолжала сидеть. Потому что голова у меня была сама по себе, только что выпитое шампанское куском льда застряло в груди, зад и не собирался отрываться от стула, а ноги делали вид, что их вовсе нет — они куда-то вышли. Меня потащили вверх, опять же под мой многострадальный локоть, да еще в этот момент Люшка довольно больно пнула как раз по отсутствующим ногам.

То есть жених поставил таки меня на ноги, обнял и поцеловал. Мне показалось, что поцелуй длился бесконечно, и после окончания процедуры я почти рухнула на свое место. Ну и пусть он только что вытирал рот салфеткой, губы у него всё равно были мокрые. Потом, когда гости активно ели и пили, я вдруг подумала, что уж лучше плясать на сцене в цветном сарафане, как Верочка Флеер, чем сидеть здесь. Но эта мысль страшно запоздала.

Смешно, но от незабываемого в жизни каждой девушки события у меня остались довольно скудные воспоминания — дядька, тянущий свое бесконечное "э…", багровый Полковник, мы танцуем свадебный вальс — на самом деле Арнольд таскает меня за собой как набитый соломой тюк; Люшка в кровавом платье, то прилепленная к какому-то толстому господину, то шепчущая мне в ухо жарким шепотом: "Не сиди с такой рожей, улыбайся"! Ага, я и улыбалась. Подружкин напарник сначала вроде бы ходил за ней по доброй воле, а потом она уже таскала его за галстук, как прицеп. Он был заметно ниже Люшки ростом, маленький, круглый и лысый, всё время вытирал лоб платком, и Люшка называла его каким-то странным именем, то ли Тузик, то ли Пузик.

Оказывается, я тоже могу напиться. Это только для тех, кто меня совсем не знает, такое заявление может показаться смешным. А я сделала своё личное открытие — два бокала шампанского, ну может быть три, могут превратить меня в фурию или ведьму, и никакого помела не надо.

Правда, Люшка потом утверждала, что дело не ограничилось тремя бокалами, и даже четырьмя вроде бы тоже. "Считай, ты одна высосала всю бутылку". Она врала, но поймать ее на этом было невозможно, потому что я действительно не всё помнила, и количество выпитого мною шампанского в подругиных мемуарах варьировалось в зависимости от ее настроения. Далее Люшка утверждала, что от этой дозы я на некоторое время впала в некое подобие столбняка и стала похожа "точь-в-точь на куклу, ту самую". Я даже моргать перестала, уверяла подруга.

Стало быть, я выглядела абсолютной идиоткой, во что верить ну никак не хотелось. Всё-таки жаль, что я не помнила правды. Нет, кое что в памяти все-таки всплывало, но это были как раз такие эпизоды, каким я бы предпочла полную амнезию.

То есть, я себя помнила в машине, опять же эпизодически — там было невыносимо тесно и душно, как в гробу. Я подумала о смерти и вспомнила, что не попрощалась с Георгом. И стала кричать, что никуда не поеду без него, и умирать тоже без него не собираюсь. Но это было еще не всё. Я стала хлестать букетом вроде бы жениха, хотя до кого же ещё я могла дотянуться?

— Ты его обзывала, ты орала, что он ну этот, вроде Адольф, и что тебе это не нравится, — занудливо перечисляла мои грехи Люшка.

— Почему это обзывала? — пыталась я оправдаться. — Адольф это имя, а не оскорбление. И вообще, откуда ты всё это знаешь, если в машине тебя точно не было?