Барчуки. Картины прошлого

Мы вспомнили, как кружатся чайки вокруг кораблей, терпящих крушение. «Они ждут своей жертвы!» — думалось мне. Мы напрасно вглядывались вдаль, думая увидеть свою мельницу или ракиты огородов. Может быть, они и были видны, но дождевой туман, висевший под тучею, заткал все горизонты и все дали влажною паутиною. Туча неслась против нас на всех парусах; казалось, в неё запряжены были ветры. Чаек относило в сторону, и гусиные станицы прибило к берегам, где они качались на одном месте плавно, не двигая крылом, словно деревянные… Лодку ворочало и гнало в тростники с неудержимым напором. У атамана и Пьера уже окоченели руки от долгих и напрасных усилий. О нашей помощи нечего было и помышлять. Но вёсла всё ещё гребли, мы всё ещё не сдавались. Между тем далёкое и грозное ворчание уже не раз глухо слышалось сверху… Тяжёлый свинец тучи стал проступать бледно-огненными пятнами, словно он постепенно раскалялся. По свинцовой туче уже ползла из-за горизонта другая, седая и лохматая, и глазу было так легко следить на чёрном фоне её зловещий бег. За седою ползла огненно-бурая, за бурою совсем белая и холодная, за белою опять свинцовая и так далее, без конца и перерыва повалили горами и стенами одна через другую, одна за другой, теснясь и раздавливая: та — начинённая пожарами, обранивая молнии в прорвы своих лохмотьев; та — как градобитная машина, сплошь заряженная льдом и морозами. Они неслись, эти демонские полчища, все в одну и ту же сторону, все с одною и тою же быстротою, охватывая нас своими чёрными объятиями, рокоча, урча и раскатываясь, как будто на тяжёлых чугунных колёсах. Не успеют одни сползти за горизонт, другие уже поднимаются из-под земли с противоположной стороны, седые, и сизые, и чёрные, и опять тяжело несутся через небо, вздрагивая молниями, грохоча и ворча, и нет конца этим молниеносным легионам! Вдруг вся эта масса, загромоздившая небо, разорвалась, как занавес, сверху донизу… Бледный огненный перст затрепетал, словно грозя кому-то, сквозь этот густой мрак; раздался резкий одинокий удар, как будто бомба лопнула над нашими головами, и среди оглушительных перекатов, среди беглого огня вспыхивающих молний полил, как из ведра, крупный дождь.

Ветер, внизу пугливый и быстрый, на лёгких крылах заметался в страхе под тучами; от каждого громового удара ему словно больно делалось, и он без памяти рвался то в ту, то в другую сторону, хлестая по всему, что попало, косым дождём. Новый удар — и опять взвизгнет от боли крылатый дух, и ударится в другую сторону, опять унося с собою дождь, вздувая реку против течения и перегибая совсем навыворот травы и деревья…

Мы давно сидим, бросив вёсла, и беспомощно мокнем под дождём, задвинутые волною в чащу камышей. Чудно и страшно под грозою. Кто-то грозный и сильный гневается там наверху, выше облаков небесных. И всё притихло, приникло — что будет. Ничьего голоса не слыхать, ничьего существования не видно. Всякому страшно поднять одинокую голову навстречу этому мощному гневу. Люди и звери позабились, кто куда попал; кто начинал дело — не кончил; кто думал начать — не начал; все смолкли и остановились, ждут — что будет. Он один говорит свою грозную речь там наверху, всеми слышимый и всем страшный.

— Братцы! Его не переждёшь! Выходи на берег! — раздалась команда Бориса. Без возражение и размышления мы выбрались на берег, мокрые и грязные. До дома было ещё две версты, и приходилось бежать босиком через болотистый луг.

— Куда ж бежать? В сад, что ли? Ведь платье наше в саду? — спросил Ильюша.

Дело было совсем скверно. Атаман сердито кусал губы.

— Нет, ребята, — сказал он через минуту: — бежать во флигель; пролезем с выгона в окно и переоденемся там.

Все немедленно побежали к дому.

— Атаман! А лодка? — раздался чей-то слабенький голос, заглушаемый дождём и ветром.

Мы бежали, не слушая и не оглядываясь.

— Куда же лодку деть, атаман? Ведь она пропадёт. Эй, атаман! — кричал бедный Саша, никем уже не слышимый.

Он стоял одною ногою в лодке, по колено в холодной воде, другою на грязном берегу. Эти беленькие худенькие ножонки дрожали как в лихорадке, и по ним струился дождь… Несколько мгновений Саша нетерпеливо следил глазами за удаляющимся атаманом; наконец, видя бесплодность своих криков, взяв в руки последнее уцелевшее весло, выскочил из лодки и побежал вслед за нами.

* * *

По дорогам и полям бегали измокшие лакеи и кучера с зонтиками и галошами. Они искали барчуков, пропавших без вести. Маменька, в бесконечном испуге думая, что мы и утопли, и повесились, и провалились сквозь землю, стояла, пристыв к стёклам гостинного окна, из которого была видна купальня.

Вечером была другая гроза, тоже с молнией и громом, но в одной только маменькиной спальне. После неё, как и после настоящей грозы, скоро взошло солнце, и всем тотчас стало весело и ясно, как будто никогда никакой грозы даже в помине не было.

У караульщика на соломе