Бард

– Мне не следовало приходить сюда, - сказала она, - но я пришла. Что ты со мной делаешь, маленький Фома?

– Зачем я тебе? - спросил он хрипло. - У тебя есть твои воины.

– У меня есть мой бард… Наконец-то у меня есть мой бард. Я выбрала тебя и не ошиблась.

Она прильнула к нему, руки ее были точно две серебристые рыбки, они скользили по его телу, это было щекотно и сладко… Он отстранил ее, и ее руки в удивлении метнулись прочь.

– Сегодня я помогал воевать со своим народом. А человек из моего народа пытался убить меня.

– Это значит, ты становишься взрослым.

«Я взрослый», - подумал он и обнял ее. И она прошептала ему в ухо теплым дыханием:

– Ах, что ты со мной делаешь!

Он целовал ее волосы, они были теплыми и пахли мокрой лесной зеленью и белыми цветами, целовал ее маленькие уши, нежные, словно перламутровые раковины, целовал ее глаза, прикрытые бледными веками с синеватыми прожилками.

Руки ее заплелись у него на шее…

«Если я не скажу ей сейчас, когда я смогу это сказать? - подумал он в тоске. - Кому? Элата бы меня не понял. Ингкел бы презрительно скривился. Балор бы рассмеялся. Ни мертвым, ни живым… никому… только ей».

Он отстранился, по-прежнему удерживая ее руки, чтобы она не убежала далеко.

– Я бард, - говорил он, - я должен петь. Но сегодня я спел твоим, и погибли мои. Наверняка погибли… А кэлпи…

– Фоморы, - поправила она и сдула прядку, упавшую на лицо.

– Твои фоморы сидят, и пьют, и веселятся, но их всех убьют… Им не выстоять против людей.

– Обними меня крепче, маленький бард, - прошептала она, - обними меня!

– Четыре песни я спел… у меня осталась только одна… только одна песня. Я больше не хочу петь о войне. Я хочу петь о любви.

– Я тоже не хочу говорить о войне. Я тоже хочу говорить о любви!

– Я хочу понять… Почему вы всегда воюете? Почему ненавидите нас?

– Но я люблю вас, - сказала она.

Он чуть не выпустил ее из рук.

– Что?

– Я люблю вас. Вы люди. Вы прекрасны. Ты прекрасен, маленький Фома, мой бард.

– Но твои воины…

– Мои воины не могут не воевать. Это их суть. Это их честь. Она повернула к Фоме прекрасное бледное лицо.

– Когда фоморов много, они воюют друг с другом. Когда их мало - с людьми.

– Нас тоже мало, - сказал он, - и кэлпи мало. Мы нужны друг другу. Вместе легче выжить. А мир жесток.

– Мы нужны друг другу, - согласилась она. - Иначе с кем мои воины будут воевать.

– Я сложу песню, - сказал он, - песню о любви. Я бард, я сумею прекратить войну. Я перевертыш, я человек и кэлпи, я все сразу, я сумею так, как никто до меня.

– Ты бард, - согласилась она, - ты мой бард. И мой любимый. Идем, идем со мной!

Она потянула его за руку.

– Ты появляешься и исчезаешь, - пробормотал он, - где ты находишься, когда тебя нет?

Она рассмеялась.

– Везде и нигде, как сейчас. Пойдем! Я открою тебе тайну, страшную тайну…

– О чем ты?

Она прижалась к нему тесно-тесно, охватила его руками и прошептала, щекоча ему ухо:

– Королева скоро умрет!

– Королева умрет? - переспросил он растерянно. - Почему?..

«Ты бард. Ты пил молоко королевы»…

– Она уже очень старая. Очень старая. Это ее последние подданные. Это неважно.

– Что неважно?

– Все. Все это. Пойдем, пойдем со мной. Ты сам увидишь…

Она вновь потянула его, белые пальцы едва смыкались на его запястье, запястье было широкое, а ее пальцы - крохотные и нежные, как у ребенка.

– Где ваши женщины? - зачем-то спросил он.

– Какие женщины? - она подняла тонкие брови. - Погоди, что это?

– Где? - насторожился он, потому что она задрожала и вновь припала к нему.

– Там… далеко… уже ближе… такое страшное! Он поднял голову.

Из-за горизонта катилась волна гула, волна рева, черно-багровая волна, она была точно прилив, грохочущий по Дельте, сметающий все на своем пути. Он поднял голову.

Страшные, грозные самолеты проплывали над ними, даже отсюда, снизу, они казались огромными, и брюхо у них было набито бомбами, точно рыба - икрой…

– Это с Суши, - сказал он. - Суша прислала самолеты. Суша не позволит, чтобы кэлпи нападали на нефтяные вышки. Никогда не позволит. Они не успокоятся, пока не истребят всех вас. Они будут разыскивать вас и убивать. И ставить ловушки. А я - единственный бард.

Она кивнула.

– Ты - единственный бард, - согласилась она, - мой бард. Ты сделал все, что мог. Все, что нужно. А значит, теперь я могу забрать тебя. Пойдем же. Мне страшно… Эти ваши страшные машины… Я заберу тебя в такое место, где их нет! Где тебя никто не найдет! У нас с тобой так мало времени!

Он покачал головой.

– Нет, - сказал он. - Я бард.

– Ты храбрец, - она провела ладонью по его лицу, прощаясь, - ты мой бард и ты храбрец. Когда устанешь воевать, просто садись в лодку… бард знает путь к запретному острову… только бард и знает его. Садись в лодку, вспомни меня, вспомни нашу поляну… И ты придешь туда. Только поторопись, королева умирает.

Она взяла его за плечи маленькими ладонями, повернула и легонько подтолкнула в спину.

– Иди, - сказала она. - Иди и помни - королева скоро умрет.

Когда он обернулся, поляна погасла… Не было ни цветов-тройчаток, ни золотоглазок… Только зелень и тьма.

«Такая прекрасная, - думал он, - нечеловечески прекрасная… вообще нечеловеческая.