Бард, который ничего не хотел (СИ)

- З-замечательно, - не слишком уверенно предположил бард, видя по выражению лица капитана, что от него ожидается ответ. – Продолжайте в том же духе.

- Пойдемте! – просияв, махнул рукой Кайденн.

- Куда?

Офицер удивленно приподнял брови:

- Продолжать в том же духе, как вы только что сказали!

Первым, кого увидел Кириан, был конь. Огромный, черный, с копытами размером с обеденную тарелку и ноздрями как дымоходы. Если бы из них вырывался дым, бард ничуть бы не удивился. Конь посмотрел на нового хозяина, скривился и заржал.

- Без тебя знаю, - буркнул миннезингер под нос и хмуро продолжил осмотр внутреннего двора, превращенного старательным Кайденом в филиал ристалища.

Рядом с конем стоял черноволосый смуглый юноша, не уступавший ему ростом и сложением.

- Эмрис Дуфф, ваш оруженосец, - любезно пояснил офицер. – Будет служить вам и учиться у вас ратному делу.

Юноша быстро склонил голову – то ли в почтительном приветствии, то ли пряча выражение лица.

На газоне у стены дома лежала куча выгнутого железа, блестящего под мягкими лучами послеобеденного солнца. К стене, будто основа для шалаша, прислонилось с десяток копий и три щита различного фасона. Из травы торчала пара мечей. При виде ее желудок поэта наполнился льдом и завязался на узел – вероятно, чтобы не растерять ни единой льдинки при джигитовке. А посреди двора, там, где еще недавно была клумба бессмертников, на тележном колесе стояло оно.

Чучело.

В одной его символической руке был щит, в другой – мешок с песком величиной с конскую голову. Если учесть, что при сравнении имелся в виду не любой среднестатистический конь, а новый иноходец Кириана, то мешок был размеров внушительных, чтобы не сказать, устрашающих.

Менестрелю не надо было объяснять, что его ждет. С видом приговоренного даже не к смертной казни – к вечным мукам[21], он направился к доспехам…

Второй раз за день Кириан очнулся в кабинете на канапе, с мутным взором, раскалывающейся головой и болью во всем теле, словно капитан Кайденн, оруженосец Эмрис и Луг плясали на нем джигу, и с тоскливым чувством дежа-вю. Тоски сему достойному чувству прибавляло осознание того, что впереди у него еще много-много счастливых моментов, подобных этому. Если бы у менестреля было соответствующее настроение, он бы придумал название такому дежа-вю наоборот, но настроения у него не было не только соответствующего или несоответствующего, но и вообще никакого, и оставалось ему лежать, страдать, и вспоминать последний на сегодня – как он весьма надеялся – аккорд позора и унижения. Полтора десятка попыток взобраться на Луга, пренебрежительно отступавшего в самый последний и важный момент, раза в два больше атак на щит увертливого чучела и одну успешную – только для кого, понять он не успел, потому что коварный истукан, развернувшись, огрел его мешком по спине так, что летел он головой вперед[22] до дальней стены, где его уже поджидало милосердное забвение.

И снова чувство холодной тоски и потери – незаметной и трагичной – пронзило всё его существо, но на этот раз, показалось ему, он был гораздо ближе к разгадке, только пошевели рукой… или протяни извилину… или наоборот… Вот если бы еще бедная, разламывающаяся голова работала как надо – он бы непременно всё вспомнил и сообразил…

- Шлем, наверное, придется выбросить, - раздался под его ухом знакомый, но почти забытый в суете последних дней голос.

Попытка повернуть голову выстрелила в шею и плечо, словно из арбалета. Бард страдальчески пискнул и замер.

- Кробх… Дерг… - простонал он, тщетно кося глаза в попытке рассмотреть гостью в темноте. – Добить… меня пришла...

Мягкие лапы прошлись по нему и оттолкнулись от живота – кошха вскочила на спинку диванчика, развернулась и воззрилась на подопечного изумрудными фонарями глаз, особенно яркими во мраке.

- Сам себя добьешь, - хмыкнула она. – Постепенно.

- Вокруг вьется куча народа, готового это сделать хоть сейчас, не утруждая меня подобными пустяками, - болезненно усмехнулся поэт и вдруг встрепенулся, озаренный:

- Слушай, Кробх Дерг! Помоги мне, пожалуйста!

- Что-то случилось? – кошха округлила глаза с издевательским изумлением.

- Да! – не замечая насмешки и головокружения, с надеждой воскликнул Кириан. – У меня турнир через три дня!

- Кошхи на турнирах не сражаются, - равнодушно отозвалась гостья.

- Я не прошу тебя сражаться! Я прошу тебя помочь!

- Я тебе должна только одно желание, - сухо напомнила кошха.

- Когда я раскидывался рыцарями и скакал из окон, ты была другого мнения!

- Да. Была другого. А сейчас передумала. Я обещала женить тебя на твоей приказчице, а не биться за тебя с гвентянской знатью.

- Но если меня убьют, ты не сможешь выполнить свое обещание!

- Мне будет очень жаль.

Кириан открыл рот, хватая воздух, подавился, закашлялся, исступленно тараща глаза – и только после этого запруженный поток возмущения прорвало:

- Жаль?! Жаль?! И это всё, что ты можешь сказать?!

Кошха задумалась.

- Нет. Еще я могу сказать, что герб у тебя получился оригинальный. Очень хорошо будет смотреться на памятнике.

- Кому памятнике? – тупо моргнул миннезингер.