Бардадым – король черной масти

Когда-то, в первые послевоенные годы, надо было долго ждать, чтобы в ответ на вызов к больному или пострадавшему приехал врач. И врачей не хватало в городе, и автомобилей. Теперь это были далекие и позабытые, а Костей так даже и вовсе не знаемые времена… Он еще только спешил к Таниному дому, а в перспективе улицы уже показались яркие фары, и, обогнав его, пронеслась «Волга» с красными стрелами на светлом кузове и мигающим маячком-фонариком на крыше.

Когда он, кинувшись за автомобилем, подбежал к месту происшествия, носилки с Таней уже вдвигали внутрь «Волги».

– Кто с нею был? Вы? И вы? – ткнув коротким пальцем в парня и Костю, спросила грузная женщина-врач, энергично распоряжавшаяся возле носилок. – Садитесь, поедете с нами… Черт знает что! За вечер второй случай, и все в этом же районе…

Костя поразился терпению девушки: она ни разу не простонала, когда ее везли. Лицо ее, окруженное прядями в беспорядке сбившихся волос, белело все заметнее и было непередаваемо прекрасно какою-то особенной, бесплотной, почти нечеловеческой красотой…

– Ты вернись потом… Скажи маме, где я… А то она будет волноваться. Только не напугай, осторожней как-нибудь… – сухими губами несколько раз повторила она парню.

У Кости даже защекотало в горле от этой ее заботы, бравшей верх над тревогой о себе самой. Зажатый в угол грузным телом врачихи, он потихоньку спросил у нее:

– Это опасно?

– Ножевое ранение печени – как вы думаете? – ответила она грубо, со злом. – Расстреливала бы таких, без суда и следствия!

Насколько Танино ранение опасно, Косте наглядно показало то, как заспешили санитары, когда машина остановилась во дворе больницы, с какой торопливостью, почти бегом, понесли они носилки с Таней в операционную.

Парень и Костя остались во дворе, возле клумбы, на которой с какою-то ненужной, неприятной яркостью краснели в свете электрического фонаря цветы. Парень, порывшись в кармане, нашел поломанную папиросу, заклеил ее слюной и прикурил – опять от Костиной спички. Руки у него мелко-мелко дрожали, и всего его тоже сотрясало что-то вроде озноба.

– Я ничего не понял… – заговорил он как-то виновато, как бы оправдываясь, хотя никакой вины за ним не существовало. – Я видел – идут, кучкой, быстро. Поравнялись – и вроде стали. Я подумал – прикурить, у меня папироса горела, или спросить время. А один из этой кучки, – я его и не видел-то почти в темноте, – раз! Быстро так, бесшумно – к нам… У меня даже мысли ни о чем таком не мелькнуло… Ведь если бы у меня с ними спор какой вышел или что… А то ведь они нам и слова не сказали, молчком… Когда этот к нам сунулся, я подумал – а, напугать хотят! Бывает так, знаешь, – когда компанией идут, обязательно чего-нибудь откалывают… Собрался еще шуткой им всем ответить… А потом – это все быстро, в момент происходило, – не знаю почему на калитку плечом нажал. За Таню вдруг мне боязно как-то стало. Калитка открылась, я в нее – и Таню с собой… А она вдруг негромко охнула, ну, вроде, как если человек ногу слегка подвернет, и тут же те все побежали. А Таня руками за меня и молча так, молча валится. Я – «что? что?»

Парень часто взмаргивал светлым пушком ресниц, губы у него как-то сводило, дергало. Он едва удерживался, чтоб не расплакаться.

На втором этаже здания ярко, выделяясь из всех окон, горели каким-то едким, фиолетово-белым светом подряд четыре больших окна. За ними была операционная, в ко торой сейчас находилась Таня.

На мотоцикле с коляской подъехал лейтенант милиции, вошел внутрь больницы, скоро вышел, оглядел Костю, белобрысого паренька, спросил: «Это вы с Малининой?»

Костя не понял его вопроса, а паренек встрепенулся, ответил: «Да, мы…»

Лейтенант был оперуполномоченным из угрозыска и приехал, чтобы снять допрос – при каких обстоятельствах произошло ранение. Он завел ребят в пропахшую йодоформом больничную кладовку, с тусклой лампочкой, сел за шаткий стол, достал из планшетки стопку форменных бланков и долго вытирал кусочком бумаги перо дешевой автоматической ручки. Потом стал задавать вопросы. И спрашивал, и писал лейтенант неторопливо, время от времени отвлекаясь, чтобы снова со всем тщанием протереть перо. Не чувствовалось, что он хоть сколько-нибудь взволнован тем, что случилось и что записывает он в протокол.

– Вы найдете их? – спросил Костя, расписавшись под протоколом.

– Примет маловато, – ответил лейтенант, засовывая бумаги в планшетку.

Костя и сам понимал, что трудно найти по тем немногим и слишком неконкретным, общим приметам, которые они сообщили. Но он еще увидел и другое: что лейтенант и не настроен искать в виду слабых надежд на успех, и протокол написан им лишь для того, чтобы была соблюдена положенная форма.