БАРДЫ

Эта фантазия может опираться на чужие фантазии, но не на внешнюю реальность. Она может вписаться в Александра Грина, но она никогда не впадет в зависимость от «действительности». Она не описывает реальность, как описывает ее, скажем, Иван Киуру в песенке о бедной бродяжке на венецианском Канале: рядом с этой картинкой жизни хорошо видно (слышно) тончайшее своеобразие поэзии Новеллы Матвеевой: она не отражает мир, она его строит. Изнутри. «Из себя».

«Сам себя, говорят, он построил, сам себя, говорят, смастерил».

Поколение шестидесятников отлично понимало вызов, таящийся в этой милой сказочке: вызов казенному коллективизму, тотальному подавлению личности, закону собора и казармы.

Вызов светится в каждой «смешинке» и подмачивает какой-нибудь официозный или общепринятый стереотип. От «фунта изюму», загруженного в игрушечный трюм, до изумительной деятельности кораблика, который всю жизнь был занят тем, что «все записывал, все проверял» и, боже ты мой, «делал выводы», - то есть осуществлял тот самый «всенародный учет и контроль», который в основе идеологии определял все, вплоть до пионерского сыска, - но все это у Новеллы Матвеевой как бы в шутку.

За такие шуточки могли и мачту снести.

Ничего, пронесло.

Голосом забывшегося ребенка девочка-сомнамбула поет народу колыбельные песенки, от которых народ просыпается со смутным ощущением, что есть реальность выше и истиннее той, что ревет и хрипит за окнами.

Сорок лет триумфа - плата Новелле Матвеевой за это колдовство и за эту фантастику.

Фантастический случай: любовное послание пишется с тем, чтобы избранник не принимал его всерьез:

Любви моей ты боялся зря, -

Не так я страшно люблю!

Мне было довольно

видеть тебя,

Встречать улыбку твою…

Ну, если бы яростный разрыв, - понятно. А тут - и не страсть, и не разрыв. Да, пожалуй, и не то «среднее», что можно было бы назвать пионерским соловом «дружба». Тут вообще… что-то странное, не от мира сего, то есть не от мира той любви, где замешаны человеческие души и тела. Хотя вроде бы задействовано тут все. В том числе и «тела», которые «ходят» на свидания:

И если ты уходил к другой

Или просто был неизвестно где,

Мне было довольно того, что твой

Плащ

Висел на гвозде…

Мы начинаем, кажется, понимать, какая игра тут затеяна. У философов это называется феноменологическая редукция: в свете Смысла все видимое и осязаемое - всего лишь «явления», не больше. У нашей героини… любимый редуцируется до плаща, потом плащ редуцируется до гвоздя. Потом «мимолетный гость», который ищет «другой судьбы», улетучивается, а хозяйка… хозяйка именно этого момента и ждет, чтобы продолжить игру:

Мне было довольно того, что гвоздь

Остался

После плаща.

Вы можете выстроить сюжет дальнейшего развоплощения: какие-то новые гости, жильцы, постояльцы, проходимцы вырвут гвоздь из стенки. Последует сомнамбулическая реакция:

Мне было довольно, что от гвоздя

Остался маленький след.

Явятся маляры, закрасят след. Последует задумчивое признание:

Мне было довольно того, что след

Гвоздя

Был виден вчера…

Незадачливый объект столь отрешенного чувства, тот самый мимолетный гость, что «ушел к другой», забыв плащ у этой, мог бы спросить (у «этой» спросить, не у «той», естественно): а я-то тут, собственно говоря, причем, если тебе достаточно вчерашнего следа от позавчерашнего гвоздя?

На что она, вслушиваясь в музыку внутри души: в «скрипки плач» и «литавров медь», ответит, глядя сквозь него в вечность:

А что я с этого буду иметь?

Тебе того не понять.

Впечатляющая последовательность. И точность ориентации в запредельном пространстве. И нежелание никак прикасаться к тому, что называется «этим миром».

«Этого мира» - нет. Есть мир волшебных снов, экзотических пейзажей, литературных ассоциаций. Бананы, лианы, удавы. Прерия, сьерра, терра. Шекспир, Бернс, Фрост. Все это - материал для фантазии, для колдовских видений, для детского бреда. Материалом может оказаться все, что угодно, даже… советская официальная эмблема. «Земной рабочий молот упал на лунный серп. Какие силы могут разрушить этот герб?!» - написано в 1959 году в честь запуска ракеты на Луну. Увы, нашлись силы - разрушили герб, растоптали серп и молот, осмеяли космическую Одиссею советской власти. А светящееся четверостишие, сплетенное из слов, как из травинок, - живо.

Живо - потому что тут вовсе не описывается та внешняя реальность, которая дана нам в ощущениях. Реальность груба, тупа, лжива и безобразна. В противовес ей воображена реальность внутренняя, она и есть воплощение истины, добра, красоты.

И любви?

Ах, ты, господи, вот пристали-то с любовью.