Баренцева весна

Вечер, расписанный каштанами и артишоками. Винсент лег на кровать. Сон пришел, как зима. В голове наступили морозы. Начал спускаться снег. Все черное стало белым. Утром Винсент пошел на почту и получил деньги от брата. Тео прислал письмо. В нем он писал о повышении на службе, о жене, о ребенке. О капитане Дельмарко, что ввел свой корабль в воды, принадлежащие семейству Ван Гогов. Тогда Дельмарко взял в руки мегафон и прокричал: Винсент, я выстрелю твоей головой. Она будто ядро планеты земля. Кончалось письмо светло. Израилем. Палестиной. Винсент сунул его в карман и пошел в магазин. Взял чилийского белого, сыр пармезан, рокфор, лук, черный хлеб, картофель. На кассе лук оказался дороже, чем он видел на ценнике. Подумав, брать или нет, он оплатил и взял. С пакетом в руке на улице. Где падают с неба люди. Дома он разложил свои книги. Их он не раскрывал. Он знал, что Жюля Верна надо читать в старости. А Майн Рида тем более. Поэтому ждал ее. Вспоминал свое детство. Колонию несовершеннолетних на Тэц 5. Там они и трудились. На окнах были решетки. А яблоки на вес золота. Худые парни и девушки. Тощие, как скелет. Под вечер их мозги забивались и с трудом шевелились. Клубок червей замирал. Он не сопротивлялся. Только прислушивался к тишине, которую разорвал звонок. Винсент отворил дверь и увидел мокрую женщину.

– Это не вы только что сбросили пакет с водой.

– Нет, я спал.

– Извините меня.

Женщина заплакала, чтобы воды стало еще больше, и ушла. Винсент подошел к столу. Выпил стакан вина.

– Надо остановиться, надо положить конец пакетам с водой, которые вылетают из моей головы. Надо преломить меч о колено. Надо сварить картошки. Чтобы запах моего бедственного положения разносился вокруг. Если бы я жил в деревне, я бы не сошел с ума, в вихре бы не закрутились фиат, девочка, банк, театр, старик, почта, кран, асфальт и деревья. А так они превратились в одну кипящую массу, заливающую глаза.

Винсент вышел на улицу. Шагал крупный дождь. Пришлось открыть зонт. Ван Гог ступил на асфальт. Ему вспомнился сон. Как он сдавал кросс на кровати, на которой спал его однокурсник. Он бегал вокруг него. На четвереньках. Пять тысяч километров. Он думал, что пять кругов. Но вышло совсем не так. Он пал в бессилии на пол и слышал, как препод говорила его товарищу сдать бег у него дома. Однокурсник смеялся.

– Это исключено. Вы молодая женщина, я молодой мужчина.

На зонт села ворона.

– В наших льдах вы забудете лето.

Шел, напевая песню.

– Моя душа всегда из ткани и муравья.

Гулял под дождем. Вспоминал свое детство. Было ли в нем хорошее? Было – и да, и нет. Было ли в нем плохое? Было – один ответ. Ночью не мог уснуть. Ворочался на постели. Выпил снотворного. Подумал, что засыпать страшнее, чем умирать. Ведь смерть повторяется, а сон нет. Ночью проснулся. Достал пива. Выпил. Глотнул слегка. Киликия. Прохладное. Понял при том одно.

– Когда ты смотришь футбол, то приближаешься к смерти быстрее. Потому что приятно.

Повернулся на правый бок. Глаз защипало. Выкатилась слеза. Наверху скрипела кровать.

– Наверно, занимаются сексом. Вместо меня и без. Женщина спит с другим. Она заканчивается под ним. Превращается в воду. Стекает на пол. Течет по стене ко мне. Такое бывает тоже.

Винсент встал, включил свет. Воды не было. Была темнота за окнами и свет небольших огней. Вешалка, шкаф и стол. Голова болела, будто в нее вбили сваю. Точнее, болела свая, а не голова. Утром провел ладонью по лбу. Съел вареной картошки. Сходил на муниципальные выборы. От нечего делать. Взял бюллетень. Секс, война, голод. Поставил галочку напротив первого кандидата. Пусть будет секс. На улицах было оживленно.

– Смотрите новое империалистическое шоу, – кричала женщина в мегафон. – Берите баранки, бублики.

Шагала и шла торговля. На прилавках лежали редиска, клубника, морковь, виноград, яблоки, персики, арбузы, хурма, мандарины. Винсент ничего не брал. Он понимал одно.

– Рыба – это автомобиль. Надо уметь водить ее. Надо уметь ее мыть. Чинить, ремонтировать.

Он вспомнил дни, проведенные в психиатрической больнице. Как он брился, как ел. Как выкуривал сиги. Как дымил, будто тэц. Тепло передавалось жителям его организма. Они грелись. Они смотрели телевизор. Они рожали детей. Они пили вино и коньяк. Они вытирали салфеткой пятно на столе. Ели вишневый торт. Винсент вспоминал. Явились картины Питера, когда он рисовал на набережной, а гигантские глыбы поплыли, двинулись по воде. Какой ужас его сковал. Какие витамины потребовались.

– Сейчас не то. Сейчас хочется лежать на кровати, играть кольцом на руке, смотреть в никуда глазами, дышать, выдыхать уют. Пива бы, полглотка.

Винсент зашел в пивной магазин. Прошел вдоль рядов. Купил Жигули, две банки. Засунул в карманы брюк.

– Нет, не так эта жизнь мечталась. Были красивые девушки, теперь им по сорок лет. Остается раздувать свои щеки, выпускать струи воды и колесить по воздуху. Самоуничтожение. Так писал Вебер. Уничтожить себя можно только уничтожив весь мир. Не надо ронять слова. Они на вес золота.

Домофон не пустил его. Подошла женщина.