Барьер трёх минут

Стало быть, мы опять перед трибуной. Ничего не скажешь, полдистанции отмахали. Первую половину. Теперь каждый шаг будет сокращать вторую половину. Я едва ли не вижу длиннющую коричневую рейку, колоссальную мерку, от которой откромсываю кусок за куском. Каждый кусок длиной в мой шаг. Так примерно с метр сорок.

Шлёп, шлёп, шлёп, стучат подошвы. Сзади кто-то приближается, тяжело дыша. Неужели обойдёт? Не обходит. По крайней мере пока.

Наверху, под самой крышей что-то кричат два каких-то охламона. Они там, видно, считают это своим долгом. Хотя, как знать, может быть, просто чувствуют необходимость поорать. Где в наши дни вообще можно поорать? Только на спортивных соревнованиях. Оттого на них и ходит столько народу. Чем дороже билеты, тем громче орут. Надо же за свои деньги получить удовольствие. В мире ведь всё взаимосвязано. У баскетболистов наверняка в ушах ватные затычки, иначе они давно уже оглохли бы.

— Давай! Скорее! Жми!

Заслуженные болельщики навалились грудью на барьер перед трибуной. Чтобы видеть и быть на виду! Кирм достал из портфика тетрадку и свернул её рупором. Ишь, что-то он всё-таки запомнил про распространение направленных звуков. Но, конечно, не исключено, что физика тут совершенно ни при чём, просто видел, что кто-то делал так на каких-нибудь соревнованиях.

— Жми-и-и!

Чего они с собой трубы не взяли? В школе пионерских фанфар навалом. На баскетбольных матчах трубы пускают в ход. И трещотки. И разные свистки. Ну да, там без них не обойдёшься, если хочешь, чтобы тебя тоже заметили. Голосовые связки сорок минут не выдержат. Ну а на соревнованиях по лёгкой атлетике кричат лишь тогда, когда участники бегут мимо трибуны.

Ничего не скажешь, болельщиков больше, чем можно было бы ожидать. Рауль даже сумел пробраться к самому старту. Стоял, словно какой-то деятель, рядом с очкариком-фотографом, на котором висели три камеры: «Пентафлекс» с длиннофокусным объективом, новый «Киев» и какая-то широкоплёночная зеркалка. Рауль подмигнул мне и поднял два кулака над головой.

— Жми-и-и!

Это, значит, и есть поддержка родных стен, которая должна творить чудеса? Что-то я не чувствую, чтоб ноги стали подниматься легче. И чтоб сил прибавилось, тоже не скажешь. Прибавилось! Убавилось, вот это я могу утверждать с уверенностью.

Невозможно поверить, что всего минуту назад ноги у меня были такие, какие и должны быть у человека: послушные, мягко касающиеся земли, чувствительные, упругие. О нет, это было в далёком прошлом. Не могли же они настолько измениться за одну минуту. За минуту никто бы не успел вывинтить у меня мои ходули и ввинтить вместо них новые. Но, видно, это случилось. Чувствую это всё яснее. Теперь у меня ноги какого-то пенсионера. Такого седого дядечки, который держится рукой за стенку, когда идёт открывать дверь.

Ах, стало быть жми! Где же силы взять?

Честно говоря, я ожидал большего от этой новой тартановой дорожки. Или это не тартан, а рекортан? Если он содержит столько резины, как говорили ребята, то ноги должны вроде сами собой от него отскакивать. Когда бежишь по резиновой дорожке, должно казаться, будто ты стал легче. Конечно, не настолько, как на Луне. Но всё же настолько, чтобы это ощущалось. Легче стал! Как же! Сейчас кажется, что на меня навесили дополнительный груз — пуда два!

Метрах в трёх впереди маячит лохматый блондин. Он впереди с самого старта. Видно, ему удалось предугадать момент выстрела. Попробуй теперь догони его.

Ну-нуу... всё-таки попробуем. Я тебя достану... достану... достану... достану...

Ни черта не выходит.

А вдруг удастся на него повлиять? Вдруг наш мозг излучает волны одной длины? Телекинез или как там это называется? Если он — медиум, я... Концентрированный заряд мыслей прямо ему в затылок.

Пропусти меня... пропусти... пропусти...

Не пускает обалдуй. У него бронированный затылок.

Ещё четыреста метров.

Никакая это не тартановая дорожка. Мало ли, что глаза видят. Глаза смотрят с расстояния. А у ног непосредственный контакт, если быть точным. Ноги ничего не говорят о резиновом покрытии. Вязкая трясина, мягкое замшелое болото, говорят они. А может, сыпучий песок или липкая глина. Что же это ещё может быть, если так трудно отрывать ноги от земли.

Ещё триста метров.

Одно теперь железно ясно. Тысяча метров — мерзкая дистанция. Надо издать закон, чтобы запретили её бегать. Абсолютно неудачная дистанция. Слишком длинная, чтобы бежать быстро. Но именно скорость и требуется. Часы тикают, а уж от них сочувствия не жди. Как и от судей, которые держат большой палец на кнопке секундомера.

Как это Рауль сказал? Не думай ни о чём, только беги. Лошадь никогда не думает, а вишь, как быстро бегает.

Ну как там лошадь — не знаю. А что касается человека... Хорошо говорить. Как будто мысли спрашивают, могут они прийти или нет. Просто они вдруг возникают и попробуй их тогда отогнать.