Barfuss (Босиком по мостовой) (СИ)

========== Часть I. Кастиэль рисует розу ==========

Кастиэль рисует розу. Он ненавидит рисовать, но каждый день садится за этот пластиковый стол, берет в руки карандаш и пытается. Каждый вечер он в гневе рвет листочки с набросками и каждое утро просыпается с новым желанием рисовать, потому что рисование для него подобно идеалу совершенства. В его представлении риссовать необходимо до последней линии, так чисто, как у него никогда не получается вечером. Бумага рвется от постоянных попыток стереть неправильную линию, карандаш тупится, а Кастиэль забывает его поточить, и вот он, результат – невзрачный рисунок, словно бы нарисованный неуверенной детской рукой, переходящий в грубый, жирный контур, размазанный непослушными пальцами. Кастиэля не нужно уговаривать пойти на групповую терапию, он всегда согласен, но в такие дни просто стоит перед огромным холстом, отданным ему на растерзание и наслаждается тем, как распускается нарисованная роза на этой белизне в его фантазии. Сестра ругает его каждый раз за то, что он даже не подумал взять в руки кисточку, тогда как Кастиэль улыбается по-особому, застенчиво и смущенно, когда понимает, что нарисованную его воображением красоту видит лишь он один. Часто он протягивает руку, чтобы коснуться влаги на прекрасных листьях, но каждый раз натыкается на бумагу. И тогда очарование исчезает, перед его взором встает снова нетронутый холст, а гневный тон медсестры заставляет инстинктивно сжаться и замолчать. Но Кастиэль всегда молчит. Он лишь ведет мысленные диалоги с самим собой: долгое время он был уверен, что их слышат все, и что это – нормально. В этом заведении он впервые узнал, что никто его не слышит. С ним занимались психологи и знатоки человеческих душ, а Кастиэль только смотрел на них виновато и молчал. Он просто не знал, зачем нужно говорить.

Но когда Кастиэль рисует розу, слабый отзвук его настоящего голоса, несмотря на плотно сжатые губы, все же доносится до его соседа слева. Если попробовать прислушаться, можно подумать, что Кастиэль напевает одному ему известную песню, но его сосед слишком занят своей второй личностью, чтобы обращать на это внимание.

Кастиэль рисовал Розу, когда у него впервые в жизни созрел план.

***

- Пошел в жопу, ублюдок сраный! – проорал в ответ Дин, в ярости сметая с барной стойки все чисто отмытые им же самим стаканы. Те с громким звоном разбились прямо вымытом им же самим полу, а следом раздалась еще более отборная ругань. Дин не проработал здесь и трех дней, когда этот ублюдок смел заявить ему, что сегодня платы не будет, потому что Дин слишком небрежно отмыл стаканы и не долил кому-то несколько миллилитров дешевого пойла. Этот жирный ублюдок следил за ним на протяжении трех дней и подумал, что его, Дина Винчестера, можно подстроить под личные цели. Его масляный взгляд Дин ловил на себе каждую секунду, и поначалу старался удержаться.

Дело даже не в том, что это его десятая попытка устроиться на работу за две недели. Откуда-то он уходил сам в первый же день, откуда-то его выставяли на второй, и только вспоминая своего куратора досрочного освобождения, Дин старался продержаться здесь подольше. И когда хозяин, этот немецкий выродок, сделал ему недвусмысленный намек на то, что если он хочет зарабатывать, ему придется подработать пару минут в личных целях босса, то Дин с каким-то злорадным удовлетворением подумал, что он продержался три дня. После этой обнадеживающей мысли кулак Дина с поражающей силой смял лоснящееся лицо еще не понимающего ничего хозяина. Одного удара хватило, чтобы сломать плоский нос, разбить бровь и губу, благо у Дина была достаточная практика на улицах. Он бы отрезал этому уроду еще и яйца, но не был уверен, что желал их видеть.

Только на выходе из бара Дин сообразил, что немец уже бросился к телефону вызывать полицию и сообщать личность пострадавшего. Он думал быстрее, чем когда-либо. В прошлый раз его брат вытащил его из-за решетки, после чего Дин не раз пожалел, что вообще позвонил Сэму, но в этот раз он подобного унижения не перенесет. В два прыжка он вернулся обратно к подсобке немца, вынес плечом слабенькую дверцу и схватил немца за горло. Не то, чтобы он был сторонником постоянного насилия, но необходимо было что-то сделать, чтобы немец даже не подумал звонить в полицию.