Баркентина с именем звезды

Иногда Мальчик вставал на спардеке – верхней палубе посреди баркентины – и поднимал голову. Шелестел в канатах южный ветер. Мачты уходили в синеву. И все вокруг было – как музыка.

Потом звал Мальчика Мартыныч. Они сидели в боцманской каютке, пили коричневый чай с батоном и говорили о морской жизни. О плаваньях в Ла-Манше, когда туман дрожит от сотен корабельных сирен. О том, как отходить от пирса под гротом и стакселем в навальный ветер. О знойных штилях у экватора. Старик учил Мальчика вязать морские узлы и заплетать на концах пеньковых тросов тугие шарики – кнопы.

– Мартыныч, а вы были капитаном? – спросил Мальчик.

– Не был… Не пришлось научиться. Парусные баркасы водил вдоль побережья, но это не совсем капитанская наука. Был я, Мальчик, парусным мастером. Боцманом. Корабельным плотником. А когда начинал плавать, был вторым помощником на шхуне "Сирена".

– Помощником капитана??

Мартыныч засмеялся:

– Помощником кока, Мальчик. Мыл кастрюли, чистил картошку. Это ведь тоже надо. Моряк – не обязательно капитан. Моряк – это кто не может без моря… Ну, ты, я думаю, будешь капитаном.

– А кто будет капитан баркентины, когда ее починят?

Мартыныч поставил кружку и вздохнул:

– Да уж никто. Она свое отходила.

– Как? Совсем??

– Совсем. С виду она хороша, а внутри все расшаталось.

Это было так неожиданно и грустно. Даже Чип, который сидел у сахарницы, растерянно приоткрыл рот.

– Но тогда зачем?.. – растерянно сказал Мальчик. – Почему же ее хотят ремонтировать?

– А вот почему. Решили ее пристроить для другого дела. Поставят ее у набережной и откроют плавучий ресторан. Говорят, много народу будет ходить, потому что интересно.

Мальчик вскочил, и сахарница опрокинулась, чуть не придавив Чипа.

– Но это же… Так же нельзя? Ведь она же – корабль, а не ресторан…

Мартыныч покачал головой.

– Я знаю. Я говорил, что это не будет хорошо. Корабли должны умирать, как корабли. Они это заслужили.

– Вас не послушали?

– Что же делать… – сказал Мартыныч.

Ночью был ветер, и Мальчику приснилось, что баркентина скрипит и жалуется. Она говорила двум сейнерам, которые пришвартовались по соседству:

– Лучше бы я разбилась о камни в том году, когда шторм прижимал меня к норвежскому берегу. Честное слово. Или сгорела бы вместе с танкером "Осака-кару" у Борнхольма. Он ведь был рядом, когда начался пожар. Это все-таки лучше, чем служить танцплощадкой и местом для выпивки. Страшно подумать, что на палубу станут капать соусом и все, кто захочет, будут хвататься за штурвал липкими от шашлыков руками… Если уж я ни на что не гожусь, разобрали бы по-честному на дрова.

– Зачем же на дрова? – прошептал Мальчик. – Разве нельзя, чтобы ты стояла, как стоишь? Те, кто хочет, кто любит парусники, приходили бы к тебе и смотрели бы на мачты, на штурвал, на компас. Ребята играли бы в моряков, а Мартыныч рассказывал бы про дальние плавания…

Но баркентина не слышала. Она скрипела и тихо жаловалась, а сейнера вежливо кивали короткими мачтами. Им не грозила такая судьба, их ждала Атлантика.

В просветах летучих и темных облаков разгоралась Звезда. Она тоже слышала баркентину, но, видимо, не знала, как помочь.

Мальчик продолжал ходить на баркентину. Теперь он не только любил ее, но и жалел как больного друга. Она казалась живой, и однажды Мальчик признался в этом Мартынычу.

– Ну да, – согласился Мартыныч. – Так бывает. Для хорошего моряка корабль всегда живой.

– Но ведь я еще не моряк.

Мартыныч улыбнулся и промолчал.

Мальчик спросил:

– Говорят, парусников на свете все меньше и меньше остается. Говорят, их скоро совсем не будет. Правда?

Мартыныч умел объяснять коротко.

– Неправда. Когда появились машины, глупые люди говорили, что на свете не останется лошадей. Разве это так? Паруса будут всегда, пока есть на свете три вещи.

– Какие?

– Ты и сам знаешь. Очень просто. Во-первых, море…

– Во-вторых, ветер! А в-третьих?

Мартыныч затянулся сигаретой и серьезно сказал;

– Люди, Мальчик. Такие, как ты.

Однажды они беседовали, сидя на палубе у брашпиля, и тут появился Рудик. Хмуро глянул на Мальчика.

– Слушай, дед, что он все время здесь отирается? Сам знаешь, посторонним на судне делать нечего.

– Какой же он посторонний, – сказал Мартыныч.

– А .кто он? Родственник твой, что ли?

– Может быть, родственник. Скажем, внук.

– Ты же говорил, что у тебя никого нет.

Мартыныч усмехнулся:

– С внуками, Рудольф Петрович, всегда так: сначала нет, а потом есть.

Рудик махнул рукой и ушел. На причале его опять ждала девушка. Мальчик осторожно спросил:

– Мартыныч… А у вас правда никого?

– Да. Так вот вышло. На берегу жизнь не получилась. Только и знал я корабли. Это не очень хорошо. Надо, чтобы кто-то ждал на берегу…

«Теперь я буду ждать вас», – хотел сказать Мальчик, но постеснялся. И спросил:

– А когда баркентина… когда ее не будет, вы на какой парусник пойдете, Мартыныч?

– Ни на какой, – просто сказал старик. – Мы с ней кончаем вместе. Пора на пенсию.

– Совсем?

– Совсем. Когда-то надо кончать совсем. Поеду в деревню, где родился. Буду рыбу ловить и сети чинить рыбакам.

– Но ведь там, в деревне… У вас же там нет никого.

– Все равно. Берег там мой.