Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62

Сын мой, я был поражен этими словами, и заплакал, и устыдился, слыша, как они взывают ко Всемогущему, и зная, что сам я в тысячу раз более виновен, нежели они. О! Как желал я, чтобы ноги унесли меня прочь от столь ужасающего места. Клянусь, в то мгновение я счел бы и жар адской печи приятной прохладой и, воспевая осанну, вложил бы в пламень свою голову, лишь бы не быть там, где творятся эти нечестивые дела. Но я был не в силах уйти. Мои взбунтовавшиеся члены несли меня к дверям того самого дома. На пороге его пенилась кровь, словно мученики Христовы пометили его, чтобы его отыскал Ангел Разрушения и заставил землю разверзнуть под ним бездонные недра. Изнутри до меня донеслись звуки праздного суесловия — это люди, которых я знал, обсуждали свои богопротивные идеи.

Я опустился на колени и воззвал к тем, кто был внутри, чтобы они вышли и вместе со мной взмолились ко Всемогущему о прощении, но они надсмеялись надо мной, назвали меня трусом и дураком и сказали, чтобы я убирался восвояси. Именно это я и сделал, покинув улицу в большой спешке, а камни провозгласили мне вслед, чтобы я отправлялся в свой крестовый поход, не опасаясь Господней кары, ибо повернулся спиной к тем грехам, в которых погряз этот дом.

Таков был сон. Я записываю его по горячим следам и пошлю это письмо срочной почтой, чтобы ты был предупрежден о том, какое зло таится в этом месте, и не поддался искушению ступить в Клеркенуэлл и даже просто к югу от Айлингтона, пока я буду в отлучке. Ибо сон научил меня, что эта улица со временем узнает всю тяжесть Божьей кары за преступления, что на ней происходили, а я не хотел бы, чтобы хотя бы один волос упал с твоей возлюбленной головы в наказание за дела, которые я в своем безумии совершил, поправ заветы нашего Господа. Хотя Всемогущий принес в жертву своего единственного Сына, страдавшего и умершего за наши грехи, я знаю, что от меня Он этого не потребует, ибо Ему известно, что я — смиреннейший из его слуг и молюсь только о том, чтобы Он сделал меня Его орудием и чтобы я мог исполнять волю Его до тех пор, пока не настанет мой черед покинуть эту юдоль и предстать пред Его Судом.

Да окружит тебя Господь заботой, пока я вновь не заключу тебя в объятия».

Корабль, на борт которого Роксборо взошел через несколько часов после того, как написал это письмо, затонул в миле от дуврской гавани, перевернутый волной, не потревожившей ни одно из находившихся поблизости судов. Меньше чем за минуту корабль скрылся под водой; ни одному человеку не удалось спастись.

Через день после получения письма адресат, с еще непросохшими от горестных известий глазами, отправился искать утешения в стойле отцовского гнедого Белламара. После отъезда хозяина конь стал вести себя нервно и, хотя прекрасно знал сына Роксборо, лягнул копытом при его приближении и попал ему в живот. Промучившись шесть дней с разорванным желудком и селезенкой, юноша умер и первым лег в фамильный склеп, ибо тело его отца прибило к берегу лишь неделю спустя.

Пай-о-па рассказал Миляге эту историю, когда они путешествовали из Л’Имби к Колыбели Жерцемита в поисках Скопика. В те дни мистиф вообще не скупился на рассказы, разумеется ни словом не намекая на то, что многие из них имеют к Миляге самое непосредственное отношение. Он подавал их в качестве комических, абсурдных или грустных баек, которые обычно начинались со следующей фразы: «Слышал я, что как-то раз один парень…»

Иногда истории занимали не более нескольких минут, но эта оказалась куда длиннее. Слово в слово Пай повторил текст письма Роксборо, хотя и по сей день Миляга не мог себе представить, откуда мистиф мог его узнать. Однако он понял, почему Пай-о-па заучил это пророчество и с таким тщанием пересказал его. Очевидно, мистиф подозревал, что в сне Роксборо действительно заключен какой-то важный смысл, и решил рассказать эту историю, чтобы предупредить Маэстро об опасностях, которые, возможно, подстерегают его в будущем.

Теперь это будущее стало настоящим. Часы ползли один за другим, а Юдит все не возвращалась, и Миляге оставалось лишь вспоминать по фразам письмо Роксборо в поисках намека на ту угрозу, которая подстерегала их у порога. Ему даже пришло в голову, что автор этого письма вполне мог оказаться среди привидений, которые с середины утра можно было различить в жарком мареве. Пришел ли Роксборо для того, чтобы посмотреть на крушение улицы, которую он назвал проклятой? Если это так — если он действительно подслушивал у двери, подобно тому как он делал это во сне, — то, должно быть, он испытывал не меньшее разочарование, чем обитатели этого дома, ибо работа, которая, по его мнению, должна была привести к катастрофе, откладывалась.