Олег буквально силой отрывает меня от него, притягивает к себе, и я захожусь кашлем, от которого саднит горло. Муж смотрит то на меня, то на Онегина, но тот даже не подает виду, что услышал мои слова. А если в самом деле не услышал?
— Кажется, твоей жене плохо. Покажи ее врачу, — говорит обрывистыми фразами и тычет в Олега углом телефона. — Последний совет — оставь парня в покое.
— Собираешься мне угрожать?
— Почему «собираюсь»? — Онегин пожимает плечами. — Вроде как открыто угрожаю.
Он проходит мими нас, и Олег зло на меня смотрит. Не такая я хорошая актриса, чтобы разыграть все безупречно, и мы оба это знаем. Вот только я уже сделала свое черное дело, и даже если он меня придушит на глазах у всей больницы, фотографии будут в прессе самое позднее через несколько часов. Но Олег этого не знает, не понимает, что именно я задумала, поэтому начинает трясти меня изо всех сил — так, что из моего горла вырывается бульканье.
— Что ты задумала, тварь? — показывает свое истинное лицо этот человек, и мне противно от себя самой.
От слепоты, в которой я блуждала несколько лет, от того, что пыталась сохранить брак, хоть с самого начала это была лишь его прихоть. Он хотел красивую молоденькую женщину, он ее получил. Он хотел кого-то терпеливого и спокойного, обеспеченного, но не конфликтного. Кого-то, кто бы не стал выносить сор из избы и выставлять в инстаграмме фото с пятерней его дочери у себя на лице. Кого-то… вроде своей бывшей жены. Той, что всю жизнь прожила в тени его денег, его влияния, настоялась под гнетом, как сыр, только вот со временем покрылась плесенью — и ей на смену пришла я.
— Я? Я же просто бесполезный придаток Никольского, что я могу сделать, — смеюсь ему в лицо, и он что есть силы таранит меня к стене — так, что по всем костям словно проходит взрывная волна.
Язык бесполезно болтается во рту, но я все-таки нахожу силы, чтобы продолжить. Я должна тянуть время. Должна отвлекать на себя внимание, пока Олег не начал анализировать. Он такой: в гневе совершенно себя не контролирует, а когда ослеплен вседозволенностью — может оступиться. Как было тогда, с Каем. Просто импульс, который сыграл бы против него, окажись поблизости кто-то такой же зубастый, как Стас Онегин.
— Ты никуда от меня не уйдешь, — мне в лицо шипит Олег. — Только попробуй — и пожалеешь, что не сумела вовремя перестать быть похотливой конченой сукой.
— То есть, что связалась с тобой? Уже жалею.
Он бы ударил меня, но в сырое темное помещение входит группа людей, и среди них — человек в костюме, с портфелем. Кажется, это охрана, которая будет здесь до тех пор, пока Кая не переведут в другую больницу. Я хочу к нему, хочу его увидеть, хотя бы одним глазом, хотя бы просто услышать, что он дышит и что опасность миновала, но, словно прочитав мои мысли, Олег хватает меня за локоть и тянет прочь.
— Забудь, ты не уничтожишь меня, — бросает он, и я знаю, что он меня отпустит только мертвой. По крайней мере — сегодня.
Глава сорок первая: Даниэла
Но на обратном пути, теперь уже снова незапланированно, у меня опять кружится голова. Олег, психуя, волоком тянет меня в манипуляционную. Бросает медсестрам, врачу, орет и требует:
— Сделайте с ней что-нибудь! Она прилетела черте откуда, наверное, подхватила кишечную инфекцию! — Указывает на меня пальцем, словно на провинившуюся девчонку, и демонстративно для всех поясняет: — Мне не нужны эти чертовы обмороки перед прессой. Ни единого долбаного намека на то, что моя жена страдает рядом со мной. Делайте с ней, что хотите, но она должно выглядеть, как диснеевская Золушка пред алтарем, иначе я на хрен всех вас уволю, а больницу разнесу по кирпичам.
Он выходит за дверь, я перевожу дыхание и уже открываю рот, чтобы попросить у кого-то телефон, но место Олега занимает его человек. Меня осматривают, не глядя в глаза, задают общие вопросы. Конечно же, спрашивают про беременность, но я поджимаю губы и, пересилив себя, говорю, что у меня просто была неудачная попытка забеременеть и это — ложный токсикоз. Так бывает, когда женщина очень хочет забеременеть: у некоторых даже живот может расти от самовнушения. Но все равно соглашаюсь на развернутый анализ крови.
— Что с ним? — спрашиваю шепотом медсестру. Она молоденькая, совсем девчонка, и делает вид, что не слышит меня. — Пожалуйста, что с ним? Одно слово, пожалуйста. Вы же все тут обо всех знаете.
Она шарахается от меня, словно боится заразиться, садится за стол и пересматривается с доктором, который диктует ей названия лекарств. Мы все знаем, что это просто отписка, чтобы угодить озверевшему олигарху, но я благодарна хотя бы за эту передышку. Медсестра старательно записывает все названия, потом складывает рецепт вдвое и протягивает мне. И что-то в ее взгляде подталкивает заглянуть в листок.
«Кризис миновал, пришел в себя».
Мне на глаза наворачиваются невыносимо жгучие слезы. Одними губами говорю «спасибо» и выхожу за дверь.