Бархатная Принцесса (СИ)

Я вдруг чувствую себя ужасной дрянью, потому что несколько минут назад думала об этой девочке так плохо. Ни один человек не заслуживает того, чтобы умереть вот так — из-за того, что захотела слишком много. Или из-за того, что жизнь подсунула ей не того мужчину.

— Олег ничего знать о нас не хотел. Я забрала Катю, оформила опеку. Сначала не замечала, что она странная, пока она не стала общаться с ровесниками. Иногда просто на пустом месте становилась злой, агрессивной, а иногда вообще держалась подальше ото всех, замыкалась в себе. В пять лет она говорила с трудом, но я не опускала рук. Пока врачи не сказали, что у нее проблемы с головой, и что это у нее наследственное. — Эльвира выразительно на меня смотрит и добавляет: — В нашей семье не было никого с отклонениями. Родители были научными сотрудниками, а бабушки-дедушки — партийными работками. Катюша не могла ходить в обычную школу, ей нужен был специальных уход, учителя, воспитатели. Мне пришлось оставить работу, чтобы присматривать за ней. Но жить же на что-то надо было. И тогда я нашла Олега, и все ему рассказала: про Катю, про ее болезнь и про то, что она наследственная, и что, если он мне не поможет, я сделаю так, чтобы все это попало в газеты. Думала, он и меня… того, но что уж.

Эльвира шумно высмаркивается и горько улыбается, продолжая:

— Он сам к нам пришел. Сказал, что хочет увидеть дочь. Катя на него очень похожа, одно лицо, и глаза те же. Может, поэтому Олег нас и не тронул. Сначала много денег давал, и даже навещал несколько раз в год, а потом как-то все на нет сошло. Последние пару лет вообще не появлялся, только звонил иногда, да и то, наверное, чтобы узнать, что мы живы. А потом Катя потерялась. Я с ног сбилась, пока ее искала, всех на уши поставила. Нашли где-то через месяц, в другом городе, в каком-то притоне. Слава богу, на наркотики ее не подсадили, но когда в больнице врач посмотрел, оказалось, что Катя ждет ребенка. Я позвонила Олегу, все рассказала. Он приехал, долго говорил с врачом, а потом сказал, что заберет ребенка и будет воспитывать, как своего. Что его жена хочет ребенка, и он все может устроить, раз Катя все равно не может быть дееспособной матерью. Катя все тогда услышала, и… и хотела на себя руки… чтобы только… — Эльвира рыдает громче и громче, но кое-как справляется с собой и заканчивает: — Она же не совсем ничего не понимает. Просто она не такая, как все… Странная немного.

— Это случилось, когда вы звонили Олегу? — угадываю я. — Тогда она попала в реанимацию?

Эльвира кивает.

— Он сказал, что больше не даст денег, если я не умею за ней приглядывать, и что заберет ее в санаторий, где она будет жить до старости. Мы сильно поругались. Я скорее бы горло ему перегрызла, чем отдала свою кровиночку. Она же мне как дочь.

— Вы сказали, что Катя сбежала, — напоминаю я, и противная догадка скользкой змеей тянется по позвоночнику. — Где она может быть?

Эльвира перестает плакать, и вдруг очень тихо, словно боится пресловутых ушей в стенах, говорит:

— Я думаю, она хочет вас найти. Катя знает, что Олег хотел забрать ее ребенка для вас. Она так напугана, что, я боюсь, может наделать глупостей…

Последние слова зависают в воздухе мрачным пророчеством.

Эти ее слова застревают во мне стальным крюком, тянут вверх, словно удачливые моряки — треску. И внутри все сжимается, сворачивается в тугую спираль, словно в меня воткнули винт и медленно накручивают на него нервы. И холод лижет ноги, так что я тру колени, чтобы немного успокоится.

— Я не знаю эту девочку, но она думает, что если… — Господи, я даже не могу произнести это вслух.

— Катюша хорошая девочка! — встает на защиту племянницы Эльвира. — Она просто испугалась. Она думает, что этот ребенок — он ее спасение. Шанс что-то оставить в жизни.

— Простите, Эльвира, но судя по вашему рассказу, эту девочку нельзя назвать адекватной, — не щажу я. Мне страшно. Вот сейчас, в эту самую секунду, мне так сильно страшно, что спину покалывает от необходимости бросить все, поехать в больницу, забрать Кая и перебраться на другой материк. Или лучше на Полюс, в ледяную избу.

Ладони инстинктивно прилипают животу. Жаль, что прямо сейчас я не могу спрятать мою маленькую жизнь за неприступными скалами, под семью замками.

— Я благодарна, что вы все мне рассказали, но что вы теперь собираетесь делать? Вы заявили в полицию? Олег знает?

Эльвира сжимает губы до состояния двух слипшихся бесцветных полос. Похоже, она ожидала другой реакции. И чем больше затягивается пауза, тем крепче становится мысль, что у нас с этой женщиной разные взгляды на ситуацию. Для нее Катя — почти дочь, неразумный ребенок, который всю жизнь от нее зависел и которого она опекала ценой собственного личного счастья. А для меня Катя — сумасшедшая, которая, чтобы не отдавать ребенка, сперва чуть не наложила на себя руки, а теперь просто сбежала и, может быть, уже прямо сейчас бродит неподалеку, выслеживая удобную возможность избавиться от женщины, которой пообещали ее ребенка. И я точно не собираюсь корчить из себя сочувствующую Даниэлу.