Творческий тандем Владимира Преображенского и Араксии состоялся именно потому, что мы оба прекрасно понимали, что делаем, и работали в одной тональности. Когда работаешь с такой тонкой материей, как декадентская эстетика, важно понимать, что кроется за всеми этими покровами. Важно соблюдать всю эту игру полутонов и лунного света. У нас с Вольдемаром было абсолютно четкое понимание того, как должен выглядеть декадентский салон. Поэтому все удалось.
Не трогайте лошадок!
Я был счастлив и настолько воодушевлен произошедшим событием, что решил сразу же, через месяц, провести следующий декадентский салон. И, чтобы выйти на более масштабный, как мне казалось, уровень, провести его уже не в особняке, а в клубе. Я нашел заведение с довольно красивым интерьером и несколькими залами (что стало важным элементом для последующих декадентских салонов). Один зал был отделан в духе английского паба, второй воплощал восточный колорит – с кальянами, будуарчиками и отдельными кабинетами… Красиво.
Когда мы подошли ко второму салону, Лялю Бежецкую я пригласил уже не как зрительницу, но как участницу. И она подключилась очень активно, ибо обладает недюжинными организационными и лидерскими качествами. Взялась частично и за организацию, привлекла все свое кабаре «Шкатулка», написала для выступления сценарий, всех девушек одела, продумала сценографию. Они привезли каких-то деревянных лошадок, которые были активнейшим образом задействованы в бурлеск-номерах… Очень все интересно.
Салон посетил именитый поэт Владимир Вишневский, приглашенный все той же нашей «боевой подругой» Марией Руновой. Он, как казалось, был весьма шокирован увиденным, однако с удовольствием фотографировался с актрисами кабаре «Шкатулка» в пленительном убранстве восточных покоев.
Но я совершил две серьезных ошибки!
на полях культуры с Сашей Денисовой
Одной идти в подполье было не по себе. – Нет уж, – в сердцах сказала Гусева, – Не хочу выглядеть идиоткой среди идиотов. И вообще, у меня из одежды только джинсы. А ты что делаешь?
Я уже минут сорок пристраивала к голове розу. Дедушкина рубашка, брючный костюм из сукна 30-х годов и бабушкины часы на цепочке делали из меня слабое подобие Марлсн Дитрих.
В салоне декадентов на диванах с подушками лежал бомонд. Сразу бросился в глаза мужчина, похожий на Оскара Уайльда – бархатным пиджаком. У его дамы на голове был куст георгинов.
Кругом были девушки в разного масштаба маленьких черных платьях. Посреди комнаты сидел дедушка. Он-то мог знать 1920-е годы не понаслышке. Дедушку поддерживала дама в меховом манто с лапками.
В помещение ворвалась танцовщица в крыльях, и под музыку «Я черная моль, я летучая мышь» начался декаданс.
– Это – госпожа Лотта и ее рабы! – сказал предводитель вечера, указывая на крупную даму в повязке для аэробики. Позади Лотты сгрудились трое неспортивных парней с голыми торсами в черных повязках на глазах. Она объявила с угрозой:
– Играем в фанты!
Женщина в манто схватила руку старичка и стала тянуть вверх.
– Мы с вами обойдем щекотливые фанты, – с пониманием обратилась госпожа Лотта к старичку. – Вы что любите в женщинах?
Старичок проворно выхватил у нее микрофон:
– Ножки, грудь четвертый размер – формы я люблю.
Сидевший рядом телевизионщик вздохнул:
– Ну, сейчас жара начнется.
И впрямь на сцене одна девушка уже шлепала другую хлыстиком. Девица в красном платье издевалась над «рабом» посредством кожаной плетки с ценником. Другая девушка по имени Дуня призналась, что любит нацистскую форму. Телевизионщики собрались уходить.
– А после паузы начнем играть в концлагерь! – игриво предложила Лотта. – Будем фрау Третьего рейха.
В углу сидела парочка из разных эпох: девушка в шляпке с вуалью и мужчина из московского офиса. Мужчина с ужасом озирался по сторонам.
Выступала группа «Бостонское чаепитие». Предводитель и группы, и всех московских декадентов Владимир Преображенский в цилиндре и белых перчатках пел, что он – паяц.
И все было бы ничего, если бы не госпожа Лотта. Она распространяла вокруг себя атмосферу порока. Салон снова наполнился звуками шлепков.
– Хочешь быть пуфиком у ног госпожи? – спрашивала она подвыпившего американца. Тот стоял на четвереньках, в его спину вонзался каблук.