Бархатные коготки

В конце концов, я тоже явилась на Куилтер-стрит не для того, чтобы флиртовать; я собиралась жить здесь как обычная девушка. И мне это было тем легче, поскольку выяснилось, что очаровывать взоры и разбивать сердца здесь не у кого. Я начала отращивать волосы (которые недели за две так или иначе перестали по-военному топорщиться) и даже подвивать концы. Ботинки стали постепенно разнашиваться, но я все же сменяла их в палатке, где торговали подержанной одеждой, на туфли с бантиками. Так же я поступила со шляпкой и платьем бурого цвета — приобрела взамен шляпу с цветами и платье с тесьмой по вороту. «Какое нарядное!» — сказал Ральф, когда впервые его на мне увидел, но, завернись я в оберточную бумагу, он похвалил бы и ее, лишь бы меня порадовать. На самом деле, расставшись с Сент-Джонс-Вудом, я выглядела просто ужасно, а сейчас, в цветастом платье, и вовсе сделалась похожа на пугало. Купленная мною одежда была наподобие той, что я носила в Уитстейбле и пока жила с Китти, а тогда я вроде бы сходила за недурную собой девицу. Но получилось так, словно мужская одежда, в какую меня наряжала Диана, непостижимым образом приспособила меня к себе, навеки лишив женственности: очертания челюсти сделались решительней, брови сгустились, бедра сузились, а ладони, наоборот, раздались. Синяк под глазом вскоре побледнел, но книга Дикки оставила у меня на щеке шрам, существующий поныне; это несколько огрубило мой облик, а тут еще мускулы, наращенные при таскании ведер и чистке крыльца. Моясь по утрам над тазиком в кухне, я видела в темном окне, под определенным углом, свое отражение: это мог бы быть юнец в задней комнате какого-нибудь мужского клуба, смывающий с себя пот после боксерского поединка. Как бы восхитилась мною Диана! Но на Куилтер-стрит, как уже было сказано, ахать от восторга было некому. Спустившихся к завтраку Ральфа и Флоренс я встречала уже в платье, с подвитыми кудрями; Флоренс обычно поспешно глотала чай, объяснив, что поесть не успевает, так как должна перед работой наведаться в Союз. Приговаривая: «Глянь-ка, Сирил, какая вкуснотища!», Ральф подбирал оставшуюся на ее тарелке копченую селедку; Флоренс, как девяностолетняя старушка, укутывалась теплым шарфом и, не взглянув в мою сторону, убегала.

Я размышляла о ней многие часы (нужно же было чем-то занять голову во время работы по дому), но ее внутренняя суть оставалась для меня загадкой. Та Флоренс, с которой я познакомилась на Грин-стрит, была веселой девушкой; волосы у нее торчали пружинками, юбки она носила горчичные (как-никак цветные), улыбалась во весь рот. Флоренс же из Бетнал-Грина вечно бывала смурной и усталой. Волосы неживые, одежда темная, рыжего, пыльного или пепельного оттенка; от редкой улыбки хотелось вздрогнуть.

Ибо нрав у Флоренс, как я обнаружила, был очень переменчивый. С бедняками из Бетнал-Грина, которые вовсе этого не заслуживали, она бывала ангелом доброты, но дома грустила, а частенько и злилась. Наблюдая, как брат и друзья на цыпочках обходят кресло Флоренс, чтобы ее не потревожить, я удивлялась их терпению. Случались у нее периоды веселости, иной раз по нескольку дней подряд, но после какой-нибудь прогулки или как будто дурного сна они сменялись унынием. Больше всего меня поражало ее обращение с Сирилом; несомненно, она его по-своему любила, но иной раз вела себя так, словно ненавидит: отводила глаза, не желая на него смотреть, отталкивала его руки, когда он к ней тянулся. Временами же хватала его и целовала так бурно, что он начинал вопить. Однажды вечером (я жила на Куилтер-стрит уже несколько месяцев) речь зашла о днях рождения, и я немного удивилась, узнав, что последний день рождения Сирила был при мне и его вроде бы никак не отмечали. Я спросила Ральфа, и он подтвердил, что день рождения Сирила приходится на июль, но отпраздновать его никто не подумал. «Что же, у социалистов не принято справлять дни рождения?» — со смехом спросила я, и Ральф улыбнулся, а Флоренс молча встала и вышла из комнаты. Я снова задумалась о том, какая с ребенком связана история, но Флоренс не проясняла загадку даже намеком, и я не стала допытываться. Я подумала, если я затею расспросы, то, неровен час, и Флоренс захочет узнать подробнее о джентльмене, который якобы содержал меня в роскоши, а потом подбил мне глаз. До сих пор она его не вспоминала, и я была этому рада. В конце концов, мне совсем не улыбалось лгать такому доброму и порядочному человеку, как она.