Бархатный диктатор (сборник)

– Да, я скажу тебе. (Ей, видно, трудно было сознаться даже ему.) Ну, слушай: я изнывала от тоски и возмущения. Я чувствовала – мне нужно непременно убить, но я соглашалась с тобой – не его: он мелок, не стоит великого греха. Ты, может быть, и прав… Губить себя из-за безвестного студента… О нет, свою месть я превращу в подвиг, жертвуя собою, достигну славы, мстя за поруганную любовь, войду в историю человечества…

– Что же ты задумала? – произнес он в глубочайшей тревоге, предчувствуя нечто неслыханное.

– Не все ли равно, какой мужчина заплатит за надругательство надо мной. Все вы виновны, у всех на совести обманы, предательство, жестокое сластолюбие. Но если уж мстить, так чтоб всему миру стало известно о единственной, неслыханной, небывалой, неповторимой мести…

– Поля, опомнись! Неужели же ты могла бы действительно убить человека?

– Не колеблясь.

– Кого же?

Она посмотрела на него с глубоким и почти презрительным равнодушием.

– Неужели же ты не догадываешься? Царя.

Он вздрогнул. Возможно ли? Сколько же должна была перестрадать эта женщина, чтоб из-за обычной любовной интриги идти на такую муку! Он схватил ее за руку.

– Поклянись, что ты никогда не помыслишь более об этом.

Он смотрел на нее молящими глазами. В памяти проносились разговоры 1848 года, Спешнев, кабинет Дубельта, равелин, страшный путь из каземата на эшафот. Три столба среди удручающей белой пустыни. Замкнутая стена солдат. Смертные саваны. Неумолимые раскаты многократного «расстрелять»…

– Ты хочешь, как Дю Барри, валяться в ногах палача с воплем: «еще одну минуточку»?..

Она устала и с каким-то безразличием взглянула на него.

– Нет, я уже от этого отказалась. Теперь прошло… У него отлегло от сердца.

– Как отошла ты от этой чудовищной мысли?

Она задумалась, беспечно как-то вспоминая:

– Недавно бродила по нашему кварталу, обдумывала свой план. Ведь в петербургских кружках не раз говорилось об этом. Решила осмотреть это маленькое кладбище, вон там, за оградой Сент-Этьена, где были погребены тела Марата и Мирабо, выброшенные из Пантеона. А рядом эта красавица-часовня с гирляндами и розами. Вхожу. Служба прошла. С висячей деревянной кафедры у колонны католический патер заканчивает проповедь. Чем-то сразу захватил душу. Решилась во всем сознаться ему. На другой же день стучусь в его келью. «Аминь, войдите!» Днем он показался совершенно другим: огромный толстый мужчина пишет что-то за конторкой. Еле обернулся. «Что вам нужно?» Да еще так грубо и раздражительно. Я совершенно растерялась. – «Ну же?» (Все так же резко и нетерпеливо.) Я не выдержала и зарыдала. Он отвернулся. Наконец я пробормотала несколько слов. «Если вы русская, то должны были пойти к православному духовнику». – «Но мне столько о вас говорили». – «Чем же я могу быть вам полезен? Ищете место? Нет денег? Нет родных, друзей? Согрешили против нравственности?» (Особенно строго.) Я наконец созналась ему: на свете столько страданий и преступлений, у нас в России особенно, я и решилась убить виновника зол на моей родине. «Вздор! – закричал он. – Есть законы, страдают только ленивцы и пьяницы, император Александр – идеал государя и человека!» Это было грубо и очень уж просто! Словно ушатом холодной воды окатило меня. С той поры и прошло.

– Но как могла ты прийти к такой мысли?

Она опять как бы замечталась.

– Очень уж увлекает цареубийство. Огромность шага: вот вонзить кинжал – и по всему миру пронесется о тебе слух! И ты в рядах великих героев. «В Елисейских полях я буду рядом с Брутом»… В конце концов, как просто, подумай только, – один жест, одно движение, и ты в сонме знаменитостей, гениев, великих людей, спасителей человечества…

– Славу зарабатывают трудом, – угрюмо произнес он.

– Или беспримерной смелостью.

– А о му́ке ты не подумала?

– Это-то и остановило меня. Вдруг подумала: казнят, а ведь прожить до восьмидесяти лет где-нибудь в тишине, на солнце, у южного моря, очень недурно…

Откровенность была почти бесстыдной. Он отвернулся и не продолжал разговора, подавленный внезапной темой цареубийства, словно преследующей его на всех путях.

Фонтан Медичи

Мысль о том, что я вполне верно и отчетливо сознаю всю ее недоступность для меня, всю невозможность исполнения моих фантазий, – эта мысль, я уверен, доставляет ей чрезвычайное наслаждение, иначе могла ли бы она, осторожная и умная, быть со мной в таких короткостях и откровенностях.

«Игрок»

Рано утром, чуть свет, она разбудила его. – «Одевайся и сейчас же приезжай ко мне, я приняла одно важное решение. Ты должен быть моим судьею». Он отправился к ней. – «Мне нужно о многом тебе сообщить. Но только не здесь. Такой душный день, – словно в июле. Пройдем в парк, тут близко».