Бархатный диктатор (сборник)

Теперь он знал, что он должен делать. Все греховное, темное, тайное, низменное преодолеть героическим подъемом творческого видения, новой горячей мечтою о всемирном счастьи, великой мыслью, способной преобразить лик истории и озарить на столетия будущие пути человечества. Всю эту скорбь земли, все унижения и обиды подвалов и чердаков, улиц и подполий, казематов и департаментов, каторжных казарм и кристальных дворцов цивилизации собрать в одну связку страниц, влить в одну драму глубокой и смелой совести, возносящейся и парящей на небывалой высоте над всеми падениями, преступлениями, грехами и кровопролитиями. Весь этот мрачный и отвратительный комок личных впечатлений отлить в могучие человеческие образы, создать вековечные типы страдания, смирения, великой кротости и мятежного гения. Всех вспомнить, все вобрать в эту единую книгу – пьяненьких из подпольных кухмистерских и оборванцев лондонского Рэгфайра, Минушек и Марианн, обижаемых и вечно нежных девушек с Невского, ростовщиков и процентщиц, чахоточных женщин и гордых девушек, Бисмарка и Бонапарта, Бута с его кинжалом и Орсини с взрывчатым снарядом, пресмыкающихся судей и неумолимых следователей, клейменых колодников, запорошенных песками пустынь, и неведомых глашатаев древней жесткой азийской мудрости – и затем героев и мучеников, озаренных легендами о пирамидах и Аустерлице, всех этих безвестных поэтов и мечтателей о всеобщей радости, о всемирном счастьи, о наступлении золотого века на этой темной, истерзанной, искаженной, окровавленной и неугасимо милой планете…

И со дна сознания, из глубочайших провалов совести, из самых потаенных недр его истерзанного, потрясенного, кровоточащего болью и все же ликующего сердца, из груды отталкивающих воспоминаний и огромных неосуществившихся замыслов еще неясная по очертаниям, но мощная по означающимся образам, возникала одна великая и печальная книга.

* * *

Через несколько дней он писал в Москву:

...

Милостивый государь, Михаил Никифорович. Могу ли я надеяться поместить в Вашем журнале «Русский Вестник» мою повесть? Я пишу ее здесь, в Висбадене, уже два месяца…

Перед ним пронеслись эти душные недели ожиданий, страстных надежд, игорной лихорадки, приступов отчаяния, нищеты, оскорблений, готовности уничтожить себя и наконец победоносного счастья огромной золотой добычи, открывающей возможность неслыханного творческого пиршества.

...

Это психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению и живущий в крайней бедности. Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты…

Как странно: пересекались, неслись и сливались в один отвратительный образ хищной старушонки с тощей шеей и мутными глазами – старый ростовщик со Средней Мещанской, петербургские процентщицы в салопах, тетка Куманина и востроглазая бабинька с надорванными векселями, вчерашняя расчетливая ворожея, и даже он, брезгливо надменный банкир из Франкфурта, с ястребиным профилем ветхозаветного саддукея. Всех их поглощала хилая и грозная фигура алчной старухи с Никольского рынка.

...

…Неразрешимые вопросы восстают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце… Он кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтоб хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое…

Он отложил от волнения в сторону листок почтовой бумаги. Образы нахлынули на него и до мучительности захватили его мысль. Он жадно всматривался в выраставший перед ним облик прекрасного юноши с лицом завоевателя, печальными глазами и окровавленным топором в дрожащей руке.

* * *

А через три года из маленького городка, где он снова лихорадил, томился, жадно надеялся и безнадежно падал духом над желтой сеткой неумолимой рулетки, он писал, проклиная и каясь, измученной спутнице своих скитаний, падений и творческих ночей, моля о прощении, кляня свою страсть, призывая великую мысль и суля новый творческий труд, очистительный и возрождающий:

...