Бархатный путь

Кроме основной специальности у Табачного Царя есть и другая. Он — лжец. Лжец с узкой специализацией. Он любит похваляться своей мужской силой и непобедимостью. Перед ним, по его словам, ни одна женщина устоять не может. При этом он такие интимные подробности выдаёт, что закачаешься. А на вид он невзрачен, да и в годах уже; работницы «Пролетария» никакого внимания на него не обращают. Что касается кочегаров и горновщиков, то ни один из них брехне его не верит, но слушают его охотно. Да ещё подначивают, чтобы он не скупился на всё новые нецензурные откровения. Иногда слушатели прерывают его хохотом, и тогда он злится-матерится, на лицо его свирепость наплывает. А вообще-то он человек не злой и во всём, кроме своих интимных вымыслов, — честный, надёжный. И доверчивый. Ему можно любую небылицу рассказать, и он поверит. Позже я пришёл к выводу, что лжецы — люди доверчивые.

...Мой горн горит нормально, как надо. Вот и смене конец. Сменяет меня Валя Крюков. На нём — сингапурская роба. Она из очень прочной материи, на манер нынешней джинсовой. Недаром говорят: «Сингапурская роба не сносится до гроба». Работать в ней Валентин, конечно, не собирается, он вешает её в шкафчик, надевает спецовку. Сингапурская роба — это шик-модерн, это — драгоценная редкость; их моряки из дальнего плавания привозят, за эту робу Валентин кучу денег отвалил. Переодевшись, он обходит горн, заглядывает в топки — и без всякого пафоса сообщает, что горн принят и что моя смена кончилась.

х х х

Начались мои трудовые дни. Никаких срывов, работаю не хуже других. Наступает торжественный день — день моей первой получки на заводе «Пролетарий». На числа и цифры память у меня никудышная, но помню, что получка была неплохая; труд кочегаров хорошо оплачивался. Мать сказала мне, что часть этих денег я обязательно должен истратить на себя, купить что-то вещественное, чтобы мне запомнилась эта получка. Я отправился на Сытный рынок, на Петроградскую сторону. При том рынке была большая барахолка, и я с рук купил курточку из серого бумажного сукна; стоила она шестьдесят рублей — это я запомнил. Она была на «молнии», их изобрели совсем недавно, мода на них только разгоралась. Я очень рад был такой ценной покупке. Конечно, далеко ей до сингапурской робы, а всё-таки она с молнией! И я на свои денежки её приобрёл!

А с третьей или с четвёртой получки купил я себе ботинки — модные, рантовые, фасона «бульдог». И — главное — очень удобными они оказались; сидели на ногах так свободно, натурально, будто я и родился в них. Я там, в магазине, сразу и обулся в новые, а старые уложил в коробку от новых — и победной поступью вышел на Средний проспект. Хорошо быть кочегаром!

Я убеждён, что настроение человека очень зависит от обуви. Одежда — дело второстепенное. Если на ногах неудобная обувь, то и самый наимоднейший костюм не в радость тебе будет. А когда у тебя обувь удобная, ты чувствуешь себя прочно стоящим и уверенно идущим по земле, — даже если на тебе бедная, скромная одежда. Быть может, в минувшем не одна армия, при прочих равных условиях, потерпела поражение из-за того, что её солдаты носили неудобную обувь, а солдаты противника — удобную.

х х х

Вскоре я убедился, что и на кочегара бывает проруха. В тот день я опять дежурил на шестом горне, на втором его этаже. Зарядив топки дровами, я зажёг их и, как положено, побежал в цеховую конторку к телефону, чтобы позвонить в заводскую пожарную часть. Я очень торопился, так как одна из четырёх топок горела хуже других, и я боялся, что она заглохнет пока я отсутствую.

 — Шестой горн горит! — гаркнул я в телефонную трубку дежурному пожарному и, бегом возвратясь к горну, стал пихать в топку сухие щепки. Вскоре послышался какой-то непонятный шум. Он шёл оттуда, где к наружной стене цеха примыкала железная пожарная лестница. И вот дверь, ведущая на площадочку этой лестницы, распахнулась — и появился пожарник, а за ним и второй.

 — Где горит?! — крикнули они в один голос.

 — Нигде, — ответил я. — Топки горят, а больше ничего.

Оба уставились на меня, как на ненормального. Потом стали мне пояснять, что сказать «горн зажжён» — это одно дело, а сказать «горн горит» — дело совсем иное. Конечно, сам по себе горн — кирпичный, но рядом с ним на третьем этаже, где топок нет, — деревянные стеллажи для сушки изделий, да и в нижних этажах хватает горючего материала. В прошлом году был случай...

Я понял, что влип в дурацкую историю. А чуть позже выяснилось, что дежурному пожарному, которому я сообщил, что «горн горит», голос мой показался очень взволнованным, и он сразу же вызвал на подмогу заводским пожарным городскую пожарную часть. Вскоре пожарные машины подкатили к воротам «Пролетария»...

После этого происшествия старший инженер-теплотехник сделал мне строгий (но устный) выговор. Он сказал, что с меня надо бы взять здоровенный штраф с вычетом из зарплаты, — ведь именно из-за меня произошла вся эта катавасия. Но так как мой трудовой стаж ещё очень мал, то на первый раз мне это прощается.