Бармалей и Снегурочка

– Оооо! – выпучил в удивлении глаза Карачун, хватив первую рюмку. Воздуха и слов выразить свое восхищение ему явно не хватало.

– Всяк пьет, да не всяк крякает! – поощрил приятеля Горыныч.

Старые знакомцы встретились в ловкий, в удобный для обоих момент – почему бы им не расслабиться? Тем более, им всегда есть о чем поговорить, что обсудить.

Горыныч заступил на дозорную службу у Калинова моста сразу после того, как оставила ее Ягодина Ниевна. Но если у старушки, помимо того, других дел было много, Горыныч ничем таким не занимался, потому скоро и заскучал. Надраивать до блеска, до жара свой чешуйчатый медный доспех, из-за которого прилипло к нему прозвище Змей, ему скоро надоело. Да сколько можно его драить?! Он и так, и в ночи, как жар, горит! И от скуки, прямо на кордоне, наладил он медный же перегонный куб, путем многократных опытов добился требуемой чистоты и крепости продукта, ну и, мало-помалу, к употреблению оного пристрастился.

А, между прочим, был Горыныч начальником огненных дел в обоих, живом и неживом, жилом и нежилом сегментах пространства, повелителем пламени и распределителем термических потоков. Потому, зимнюю стужу переносил довольно легко, согреваемый снаружи близким пробеганием огненных вод Смородины, а изнутри подходящим градусом самогонного конденсата.

Был же Горыныч родом из южнорусских степей, оттуда и вынес ценные навыки выживания и практическую сноровку. Потому и не кружило ему голову, и не колдобило от смрадного духа реки. Кто пробовал самопальную горилку из сахарной свеклы сваренную, того ничто крепко пахнущее уже смутить не сможет.

Чтобы не сойти с ума от служебного напряжения, забавлялся Горыныч еще тем, что время от времени плевал огнем в проплывавшие мимо по реке деревья да в сугробы на противоположном берегу. Льды от его огненных бомб таяли. Веселое занятие, скорей даже забава, нравилась она Горынычу зело. Плохо, что для каждого выстрела приходилось долго накачиваться горючими материалами, покуда дух его не становился таким густым, что самопроизвольно, от одной мысли воспламенялся на воздухе.

Тут, задним умом, Карачун подумал, что надо было ему лучше ледяные осколки Снегуркиного ухажера в огненную реку бросить, или вон, Горынычу в качестве мишени предложить. Уже все растаяло да с другой водой смешалось бы. И думать забыл бы! А так, нет-нет, да и засомневается. Эх!

Время от времени на берегу Пучай-реки появлялись богатыри захожие и заезжие, желавшие испытать свою силушку в поединке с Горынычем. Никому сие не возбранялось. Ни и никому еще не удалось его победить, ни разу, как и не было никому от Горыныча пощады. Только косточки русские белели в травушке по обеим сторонам от моста, и с каждым годом становилось их все больше. Конечно, к такому стражнику, сделавшему рубежи Нави непроходимыми ни для кого постороннего, не имелось у начальства нареканий.

Но и в бражничанье не было Горынычу равных. Да и как его перепить, ежели пил он в три своих медных глотки? Так у него голова устроена, у Горыныча, что было на ней три личины на три разные стороны, которые свободно поворачиваться могли, сменяя одно другое, – вроде того, как вращаются стволы у пушки. Поэтому, как его перепить нормальному человеку, когда у него всегда новое жерло наготове? Никак. И Карачуну никогда прежде не удавалось такого рубежа достичь. Но сегодня, на радостях, что избежал смертельной опасности, и в твердом убеждении, что смута подавлена, вознамерился он сей славный рекорд установить.

– Наливай! – велел он Горынычу, подсаживаясь к его столу.

Тем временем Кот Баюн, чудесным образом избежав клацающих зубов Карачуновых волков, примчался прямиком к Гредню. Он и сам не мог объяснить, почему сюда именно – так ноги его распорядились.

При этом он так поспешал, что не заметил, как и где в волшебном лесу потерял свои валенки лапогрейные, и лапогрейные же варежки обронил. Только шарф красно-белый остался на шее Баюнской, хоть и тоже пострадал от острых шипов и иголок.

Увидев шествующего впереди дозором Волата, Баюн, не останавливаясь, запрыгнул тому на плечо и в безотчетном порыве прижался к его теплой шее.

– Котик! – обрадовался великан, осторожно прикрывая и прижимая Баюна к себе ладонью. – Это ты так сильно замерз или испугался?

– И то, и другое, – кивнул несколько раз подряд кот. – И то, и другое.

– Успокойся, – сказал могучан. – Больше тебе ничто не грозит. Пошли к берендею, там сказ держать будешь.

Гредень, будто почуял гостя, ждал их на крыльце. А поскольку Волат в дом, при всем желании, войти не мог, – слишком мал был для его стати дом – то и разговаривать они стали прямо там, на дворе.

– Ой, чую я, что не с доброй вестью ты, Баюн, явился, – встретил кота такой речью хозяин.