Бармен из Шереметьево

Посовещавшись еще минут сорок, решили от первоначального плана пока отказаться, а провести с агентом «Шилина» контрольную встречу и в разговоре выяснить, насколько она откровенна с КГБ и какова степень ее влияния на разрабатываемого. На контрольной встрече вместе с опером Пономаревым будет присутствовать полковник Горяев. Встречу решили провести через неделю, а пока 24 часа в сутки сопровождать агента наружкой. Это даст возможность оценить степень ее правдивости, ведь всегда можно спросить, где ты была или не была три дня назад, и сравнить со сводкой наблюдения, увидеть нестыковки.

— Как она реагирует на ваших сотрудников? — поинтересовался Горяев у начальника «наружки». — Не примелькались? Нет ощущения, что она знакома с нашими методами?

— Нет, товарищ полковник. Объект передвигается по городу исключительно пешком, проживает в самом центре, и это дает нам определенные преимущества. Мы не задействуем автомобили, но чаще меняем сопровождающих и тактику сопровождения. Отсутствуют какие-либо данные, позволяющие предположить, что она чувствует наружное наблюдение.

Начальник оперативно-технического отдела доложил, что в квартире агента было успешно проведено мероприятие «Т», в ходе которого под половыми досками установлены источники питания и закладное устройство «Логарифм-2». Устройство работает в штатном режиме. Аппаратура слухового контроля в номере 418 гостиницы «Большой Урал» также работает нормально, хотя качество звука несколько ухудшается при записи на магнитную ленту. Однако жалоб от переводчиков нет — все транскрипты подробны и детально отражают разговоры объекта.

На том разошлись. Москвичей повезли в отведенный им домик на территории радиошколы. Из трясущейся машины Горяев с тоской разглядывал серый, грязноватый рабочий город: очередь в винный отдел гастронома «Центральный», бездействующую киностудию, заборы оборонных заводов и думал. Забавные они, конечно, эти провинциальные коллеги — в столице бы никому и в голову не пришло устанавливать «Логарифм» и непрерывно гонять наружку в такой, в общем-то, рядовой, рутинной операции. Но, с другой стороны, — а чем им тут еще заниматься? Это не Москва с ее посольствами, представительствами, отелями и тысячами туристов. Свердловск — город закрытый: в кои-то веки заехали сюда полтора иностранца — так у них теперь все управление с этими немцами носится. А этот опер Пономарев все ж большая умница. И ведь дерзкий такой. И цепкий, гаденыш, как бульдог. Вся гостиница у него плотно прикрыта — каждый этаж и ресторан. Молодец, как есть — молодец! Надо обязательно сказать, чтоб поощрили парня. Таким отвязанным операм поощрения необходимы еще и на будущее — к сожалению, их часто «заносит» и вот тогда предыдущие заслуги могут спасти от наказания. Горяев и сам был таким в шестидесятые. Эх, шестидесятые…

Картина за окном автомобиля была настолько унылой и удручающей, что настроение у полковника вновь поползло вниз. Предстоящая вербовка тоже не добавляла оптимизма. «Какое тут все же чудовищное несоответствие, — размышлял старый опер, — десятки людей вовлечены в это дело, написаны сотни секретных документов, многие километры пройдены топтунами „семерки“, использованы тысячи метров аудио- и видеопленки… и все для чего? Для того, чтобы отрапортовать о вербовке гражданина ФРГ! Но ведь оперативная ценность этого слесаря-сборщика нулевая! Она нулевая сегодня и будет нулевой всегда — никогда этот тюфяк не поднимется до положения, дающего ему допуск к интересующей Комитет информации. Что он? Зачем он? — с раздражением размышлял полковник. — Вот вернется этот Рюб домой в Германию, следом секретной диппочтой в советское посольство в Бонне прилетит его „дело“. Резидентура включит этого алкаша в так называемую действующую агентурную сеть, с ним будут проводиться бессмысленные встречи… тьфу, гадость! Ну отчего у нас в СССР повсеместно „палочная“ система?»

Впрочем, через час в баньке Горяев выпил триста граммов болгарского коньяка «Плиска» и душевное равновесие к нему возвратилось. Полковник стал размышлять о предстоящей вербовке и вновь прикидывать варианты, ни одному из которых не суждено будет осуществиться.

Крах

— Oh mein Gott… Oh mein Gott… Oh mein Gott! — как заведенный повторял Рюб, мечась в животном ужасе по номеру.

Он садился на кровать, чтобы через секунду снова вскочить, бежал к дверям, затем в туалет и снова на мгновение садился на кровать и тут же опять вскакивал, сжимая голову руками.

Две недели назад он приводил к себе эту полусумасшедшую Буню, из-за которой потом было столько проблем, и вот сегодня он обнаружил на своем конце круглую шишечку с плоской, как горное плато, поверхностью. Сифилис! Это была полная жизненная катастрофа. Судьба не баловала Мартина и ранее, но ударов такой сокрушительной силы он еще не получал. Бедный немец сидел на кровати и, сжав голову руками, раскачивался из стороны в сторону, завывая при этом носом. В дверь постучали, и в номер резко вошла Эльза-начальница: