— Аливитянки все воины. В женщинах течёт могучая кровь. Если они только захотят в это поверить.
— «Сила есть в каждой», — процитировал наемник, сказанное ему когда-то Ханной.
— Все так, — Фрида улыбнулась ему глазами.
— Жаль косолапого. Мощное создание. Я освежую его. Шкура повреждена местами, но нельзя её оставлять. Повезу с собой. Сделаю из крупных веток повозку. Мне не нравится, когда от животных что-то пропадает. Надеюсь, что он прожил хорошую жизнь, — Конрад прикоснулся ласково к его морде, прикрыв остывшие глаза. — Мясо тоже нужно нарезать и засолить. Его много, но надо хотя бы часть взять. В такие голодные времена ужасно выбрасывать пищу. Невкусно и жёстко, но лучше, чем ничего, — он провёл по голове медведя рукой. — Спасибо тебе, зверь, за твою жизнь!
— Удивительно. Ты с таким переживанием относишься к гибели разъярённого животного, которое чуть нас не разорвало на куски. Но с таким спокойствием убил одного из привратников. О котором ты рассказал нам при выезде.
— Это разные вещи. Животное не несёт отчёта за поступки. А люди несут. Я не хотел убивать стражника, ибо мне или ещё кому-то он не причинил зла. Но дело касалось все же наших жизней. Если бы он позвонил в колокол, то нас бы загнал целый королевский гарнизон, который и так был на ногах. Я, так или иначе, не успел бы его остановить. К тому же я им предлагал выбор, чтобы не навредить им. Они сами решили предпочесть работу, а не жизнь.
— Надо было мне идти с тобой.
— Может быть, — он заметил, как Фрида взялась за его руку.
Им пришлось обернуться на неожиданный звук. Оба позабыли о поэте. Бэбкок соскользнул и грохнулся с дерева, взвизгнув.
Глава 15
Розгальд восседал на троне, подпирая голову рукой. Нечеловеческие жёлтые глаза его бесчувственно искрились при свете. За сводчатыми окнами, обвитыми кованым железом, щебетали тихо птицы, будто они боялись нарушать покой правителя. В одном из трёх каминов лениво горело пламя. Но короля уже никогда и ничто не могло согреть. Расписные двери, по бокам которых стояли высоченные мраморные статуи родителей Улфгарда и Розгальда, приоткрылись. Внутрь с важным видом вошёл дворецкий в белоснежных гольфах и в вышитой золотой нитью ливрее.
— Ваше Величество, — он с таким усердием прижал во время поклона голову к своей груди, что явственно выступил второй подбородок. — Миледи желает войти.
Правитель Дормана едва заметно кивнул, и дворецкий тут же со своим каменным лицом прильнул к двери, чтобы распахнуть её и придержать. В высокий зал чуть ли не бесшумно вошла Тисса. Только ткань её чудесного изумрудного платья приятно шуршала. Королева не надевала больше корсет. Живота же под пышным нарядом ещё не было заметно. Изумрудные цвета всегда придавали ей нежный и беззащитный вид. Лицо имело естественный оттенок. Болезненная бледность прошла. И королева решила в тот день не использовать румяна и пудру. Кожа являлась полностью чистой и открытой, как у младенца. И только бы другие женщины поняли, скольких процедур ей стоила такая привлекательная натуральность.
Тиссе наносили множество масок из глины и из травяных паст, чтобы кожа сияла и была упругой. Миледи хотела ласки. Она желала своего мужа. Разумная сторона ей подсказывала, что ничего не выйдет и что Розгальду совершенно сейчас не до этого. Слишком многое изменилось… Но в её влюбленном сердце всегда будут храниться самые прекрасные моменты их близости. Жена правителя не могла просто сдаться и опустить руки.
Кроль же хорошо знал, что у супруги прекрасный вкус. Он понимал все уловки, с помощью которых та всегда вызывала в нём страсть. Розгальд же и без них всегда хотел Тиссу и думал о ней непрестанно, хоть в разгар битвы. Но только не сейчас…
Когда супруга чего-то хочет, то принимает вид, совершенно противоположный задуманному. Она не выглядела возбужденно. Наоборот, придала себе возвышенный образ. Только Тисса могла в своём взгляде спрятать трепет и волнение и вместо этого глядеть глазами беззаботного ягнёнка, резвящегося в поле. Ей казалось, что никто не знает о её чарах и безобидных уловках. О том, как тонко она продумывает диалоги в голове наперёд, чтобы подвести к тому, что нужно. Но Розгальд прекрасно знал её натуру. И он даже слегка улыбнулся, понимая, что та и не догадывается. В её наивности и в женской мудрости воистину было нечто великолепное. Король любил в Тиссе всё: начиная от кончиков волос и заканчивая её душой. А вот у него души уже нет. Его смерть, которая являлась для других вурдалаков просто иной, более могущественной жизнью, сводила с ума.