Барнаша

Полная пасхальная луна сияла на безоблачном небе. Тишина объяла стан паломников. Они вошли в Гефсиманский сад. Переплетающиеся ветви маслин и гранатов, смоковниц и лавров. Трепетание пробивающегося сквозь ветви лунного света. Неверные тени тёмно-бурых стволов, серые листья. Мягкая трава под ногами, заглушающая звук шагов. Внезапная тревога на сердце, невыносимая душевная тоска. Он задохнулся от боли и ужаса. Ему стало ведомо то, что произойдёт, за мгновение до того, как Он увидел эти тени. Мелькнула мысль: «Ормус был прав, с каждым опытом это получается лучше». Но было поздно, и знание было бесполезным.

По мягкой траве — тихие шаги, едва различимые. Сквозь сумрак и тень — люди, множество людей. Стража Храма. Рабы в серых туниках и с медными ошейниками, в руках колья. И — римляне, римляне в своих алых одеждах, с мечами и копьями наперевес. Он увидел это в свете вспыхнувших светильников чётко и ясно. Люди алабарха — это он мог понять. Но римляне? Итак, случилось то, чего Он ждал. Римляне оставили его. Не будет Ормуса с его чудесами. Не будет Иосифа с его деньгами. Пилата с его властью. Он остался один. Впрочем, это не так. Господь Его не оставит. У него есть Отец Небесный.

— Господи! Отче Мой! — обратился Иисус вполголоса к Тому, Кто был единственной его надеждой. — Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя!

Красные всполохи светильников оказались совсем близко, и вот замерли, остановились. Трепещут, шипя, язычки факелов, и стоит над Гефсиманским садом и всем остальным миром страшная тишина. Отделяющая Его от того мгновения, когда спросят, когда назовут по имени того, кого ищут. Он продвинулся вперёд, сделав всего только шаг, но этим шагом отделил себя от учеников, закрыл их спиною.

— Кого ищете? — спросил Он громко, разорвав тишину.

И услышал в ответ то, чего ждал долго, последние три года своей жизни.

— Йэшуа Г’ноцри!

Он ответил, не раздумывая:

— Это Я!

Они отшатнулись от него, ему не показалось! Они боялись Его — пришедшие по воле всевластного Ханана. Даже эти, покорные до конца первосященнику, знали дела Его, Иисуса. Верили в Его силу, в Его дар. Он вознёс благодарность Небесам — за то, что Его судьба была так необычна. Даже если теперь пришла расплата, Ему есть чем гордиться.

Да, но римляне… Римляне верят во многое, и, значит, — не верят ни во что. Этот, что с серебряным гребнем, сжал губы, и решительно взялся за меч. Там, за спиной воинов, чьё-то знакомое до боли лицо. Иуда? Друг, для чего ты пришёл?

Он снова задал свой вопрос:

— Кого ищете?

Снова они ответили:

— Йэшуа Г’ноцри!

— Я сказал вам, что это Я. Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, — и Он указал на своих учеников. Он знал, как слаба их вера, и хотел оградить их от испытаний и искушений.

Он допустил — и Ему связали руки, творившие только добро. Не было места в родной стране, которое могло бы укрыть Его от Пилата, если тот захотел предать смерти. Против легиона Он бессилен со своим даром. И давно познал истину: хочешь быть свободен, не привязывай сердца своего к женщине, к друзьям, к ребёнку. Умножая любовь, умножаешь свои печали и боль. Правда, у Него самого есть выход. Сложить голову за близких и друзей, и если это спасёт их, то к чему разговоры о цене? Иисус готов заплатить, Он согласен.

Не нашлось из числа учеников Его ни одного, кто возвысил бы свой голос в Его защиту. Как всегда, негодуют и удивляются. Почему Он позволил себя схватить? Та же сила, что заставила пришедших за Ним отшатнуться, могла бы не дать им схватить Его. Они знали силу Учителя. Им хотелось, чтоб Он применил её. Разбросал всех врагов и ушёл в сиянии славы. Ни один не задал себе вопроса — зачем. У него было два ученика, задающих вопросы. Один привёл за ним римлян, ответив на все вопросы вот таким образом. Другой… Он не знал, где Фома. Но обладал внутренней уверенностью — случилась беда. Господи, не дай пропасть тому, кто высок духом! Достанет и Моей смерти, не надо других!

Он не почувствовал присутствия Марка, слишком был занят мыслями о Фоме. Новый его дар ещё не был силен так, как у Ормуса.

С громким криком мальчик, вооружённый лишь любовью к человеку по имени Иисус, набросился на людей алабарха. Чуть опешив от такой наглости, отступили назад слуги первосвященника. Люди Пилата даже не пошевелились, ни один мускул не напрягся на руках, сжимающих мечи. Ветерок продолжал расправлять складки их туник, а месяц поблёскивал в посеребрённом гребне шлема кентуриона.

Ещё один отчаянный прыжок Марка и попытка не очень-то умелой рукой ударить куда-то в область головы одного из слуг. Кулак лишь скользнул по уху. Ещё попытка, но второй раб не дремлет. Отбив неумелый удар, он отбросил мальчишку. И вот уже жадные, торопливые руки тянутся к Марку с желанием схватить, удержать. Он сопит от напряжения: «пустите меня, пустите!», вырывается. Слава Господу, Водителю полков! Ему удаётся вывернуться из цепких рук, и он убегает, оставив им лишь одежду. Иисус не заметил, что говорит, громко и вслух. Говорит сквозь слёзы, внезапно выступившие на глазах: