Барнаша

Свежая прохлада опустилась на долину с вершин гор Галаада. Покрылась рябью поверхность Генисаретского озера. Лёгкий ветерок, спрыгнувший с близлежащих гор, виной тому, что озеро исказило в своем зеркале отражение неба, быстро розовеющего под лучами пробивающегося солнца. Разгоняя утренний туман, поднимающийся над многочисленными ложбинами и озером, над темными базальтовыми скалами, на радость асфоделям и ферулам[74] всё выше и выше взбегает на небосвод солнце. Под его лучами просыпается долина Иордана и высокие равнины Переи, расположенные между горами Сулем и Табор. Круглые формы этих вершин седая древность сравнивала с прекрасной женской грудью. Утро будит природу Галилеи, умывая её прозрачной росой, и настраивая её своей райской красотой на божественную песню. И, с радостью повинуясь этому неземному настрою, где-то в небе, за гранью мирской суеты, начинают щебетать, куковать и пересвистываться птицы. Горлицы воркуют на деревах, потатуйка порхает взад и вперед, светло-голубая сизоворонка, подобная живому сапфиру, носится над полями.

В нескольких километрах к югу от Циппори[75], на первых чуть лениво приподнятых предгорьях Нижней Галилеи, которые обрамляют с севера Израэльскую равнину, находится Н’цэрет[76]. Убогие белые домики — лачуги, беспорядочно рассыпанные в долине и по склону холма, утопают в оливковых рощах и виноградниках. У подножия холма — единственный источник в нижней части Н’цэрета, радует людей кристально-чистой водой, а рядом с ним начинает свой короткий, но трудный бег в гору улочка-лесенка. Воздух вокруг напоён неповторимой смесью запахов кислого молодого вина и свежих козьих лепешек.

По неровным и скользким ступеням лесенки бесчисленное количество раз за долгий день спускаются и поднимаются назаретские женщины. Они несут на головах, покрытых домоткаными платками из козьей шерсти, тяжелые глиняные кувшины с родниковой водой. Проходя под перекинутыми через улицу веревками, украшенными пестрыми лохмотьями много раз выстиранного белья, они низко наклоняются. Весело переругиваются, вспоминая имя очередной хозяйки, так низко повесившей бельё. Бельё, а заодно и хозяйку, величают старыми тряпками.

Звенящую тишину в перерывах между разговорами нарушает лишь трель жаворонка и довольный треск кузнечиков, лениво нежащихся под лучами ласкового утреннего солнца. Ласточки безостановочно кружат в небе, изредка падая почти до земли, и вновь взвиваясь в бесконечно голубое небо. А на фоне грязно-белых домов темнеют уходящие ввысь могучие кипарисы. Так же контрастно на фоне этих деревьев иногда зимой белеет случайный гость в этих краях — снег, но ненадолго… до первых лучей южного солнца.

Внутреннее убранство низеньких, неказистых, с плоскими крышами, домиков бедно и буднично, как бельё, висящее через улочку-лесенку. Жильё состоит из двух половин, в одной из которой ютится многодетная семья, а в другой — не очень многочисленное поголовье домашнего скота. Глиняные стены людской половины домика черны от копоти, ибо дым от костра выходит в дверь, открывающуюся также на день для лучшего освещения. Стены второй половины домика, где обитают козы, чище и светлее, ибо расходы на их обогрев не входят в расчеты хозяев. Лучи щедрого, даже в короткие зимние периоды года, солнца падают на земляной пол через узкие, с решёткой, щели-оконца. Вечером зажигается лампада, расположенная на высоком железном ставце, и семья усаживается перед медным котлом и вкушает пищу, посланную Всевышним. Посланную на сегодня, и чаще всего она похожа на ту, что была послана вчера и позавчера. А главное — как всегда, еда не очень сытная. Потом укладываются спать на полу, разостлав свернутые на день домодельные коврики, под тихий свист домашнего сверчка. А если ночи стоят душные, то располагаются на плоской кровле лачуги и засыпают под неугомонный треск цикад.

В одном из таких домиков родился и рос Тот, имя которого и спустя два тысячелетия повторяется во всех уголках нашей планеты.

12. Мария

Одно из значений её имени — «возвышенная». Такой она и была. Но в жизни её ждало немало горького, и другое значение имени, а именно — «горечь», определило её судьбу.

Её звали Марией[77], не особо задумываясь, какой стороне её женской сущности соответствует имя. Какое это имело значение для окружающих? По-арамейски это звучало как Мариам, в галилейском произношении Мирйам, а привычнее для нас прозвучит «Мария из Магдалы Галилейской», «Мария Магдалеянка». Она была подругой Иисуса, которому суждено было стать Богом. И вот это последнее действительно имеет значение, и тогда все смысловые оттенки её имени приобретают особый интерес, и самоё это имя — аромат… А жаль, что только рядом с именем Иисуса её имя обретает плоть и кровь, и перестаёт быть именем одной из сотен тысяч. Она заслужила большего, прекраснейшая из женщин.