Барнеби Радж

– Принудят меня, сэр? – прервал его Варден, почувствовав в тоне мистера Экермена желание заранее оправдать его, беспомощного старика, если он уступит свирепой толпе, обступившей его со всех сторон. – Меня ни к чему принудить не смогут.

– Где тот человек, кто только что обращался ко мне? – с беспокойством спросил начальник тюрьмы.

– Это я, – откликнулся Хью.

– Известно вам, как у нас карают за убийство? Вы понимаете, что, насильно удерживая этого честного ремесленника, вы подвергаете его жизнь опасности?

– Отлично понимаем, – ответил Хью. – Для того и привели его сюда. Отпустите наших товарищей, и мы отпустим вашего слесаря. Правильно я говорю, ребята?

Толпа ответила громовым «ура».

– Видите, что творится, сэр? – крикнул Варден. – Во имя короля, не допускайте их в тюрьму. И помните, что я сказал. Прощайте!

Переговоры были прерваны. Град камней и других метательных снарядов заставил начальника отступить. А толпа, напирая все сильнее, прижала Вардена вплотную к воротам.

Напрасно поставили у его ног корзинку с инструментами, напрасно пускали в ход по очереди все средства – заманчивые обещания, побои, угрозы немедленно покончить с ним, предлагали награду, если он сделает то, для чего его сюда привели. Мужественный слесарь все кричал свое: «Нет!»

Никогда еще, кажется, жизнь не была ему так дорога, как сейчас, но ничто не могло поколебать его решимости. Ни крики, ни окружавшие его свирепые люди, которые, как дикие звери, жаждали его крови и лезли вперед, топча своих, чтобы скорее добраться до него и ударить его топором или железным ломом, – ничто не могло его устрашить. Он переводил глаза с одного лица на другое и, бледный, тяжело дыша, твердил упорно: «Нет!»

Деннис с такой силой ударил его по голове, что сшиб с ног. Но слесарь тотчас вскочил, как молодой, и, хотя из его разбитого лба текла кровь, схватил палача за горло.

– Подлая собака! – крикнул он. – Отдай мне дочь! Дочь отдай!

Завязалась борьба. Со всех сторон Деннису кричали: «Пристукни его!»; некоторые рвались вперед, чтобы затоптать слесаря насмерть, но не могли добраться до него. Деннис изо всех сил старался оторвать руки слесаря от своего горла, однако не мог разжать их.

– Так вот твоя благодарность, чудовище! – с трудом выговорил он, сопровождая эти слова градом ругани.

– Отдай мне дочь! – кричал слесарь, рассвирепев не меньше, чем окружавшая его толпа. – Отдай дочь!

Он падал, поднимался, опять падал, боролся уже не с одним, а с целым десятком людей, перебрасывавших его один другому, и, наконец, какой-то верзила, пришедший сюда, видно, прямо с бойни, так как его одежда и высокие сапоги были испачканы жиром и свежей, еще дымящейся кровью, с ужасным проклятием занес свой резак над непокрытой головой старика. Но в тот же миг он сам упал, как подкошенный, и какой-то однорукий человек, перескочив через него, бросился к слесарю. С ним был еще другой, и оба грубо схватили Вардена.

– Оставьте его нам! – крикнули они Хью, прокладывая себе дорогу сквозь толпу. – Мы сами с ним расправимся. Зачем вам всем тратить силы на такого, когда достаточно двух человек, чтобы покончить с ним в одну минуту? Вы только время теряете даром. Вспомните про арестантов! Вспомните про Барнеби!

Этот крик был подхвачен всей толпой. По стенам загрохотали молоты, и все ринулись к тюрьме – каждому хотелось быть в первых рядах. А те двое уводили слесаря, проталкиваясь в толпе так ожесточенно, словно они находились не среди своих, а в стане врагов. С трудом вывели они его из самой гущи свалки.

Между тем удары сыпались градом не только на ворота, но и на мощные стены тюрьмы, ибо те, кто не мог добраться до ворот, изливали свою ярость на все, что было под рукой, даже на эти массивные каменные глыбы, хотя оружие разбивалось о них вдребезги, а руки и плечи у нападавших так болели, как будто эти стены, упрямо сопротивляясь, возвращали им удары. Когда большие кузнечные молоты забарабанили по воротам, звон железа о железо покрыл весь оглушительный шум, искры сыпались дождем. Люди стали работать партиями, через короткие промежутки сменяя друг друга, – для того, чтобы не истощать силы. А ворота все стояли, несокрушимо-крепкие, неумолимые и мрачные, такие же, как всегда, если не считать вмятин и царапин, оставленных молотами на их поверхности.